Кинжал раздора

Бедный, лишенный дара речи Мединос наконец собрался с силами и заговорил снова, с превеликой горечью:

– Я старался быть хорошим родителем. Уважал в тебе личность и давал свободу выбора. Ты и сейчас вольна поступать как хочешь.

Женевьева радостно подняла на него глаза, но его новые слова заставили ее потупить взор.

– Только Медичесы не та семья, в которой я бы хотел видеть свою дочь. Ну, конечно, я не перестану тебя любить. Но! Наши отношения уже никогда не будут такими, как прежде! – Как Мединосу не было плохо, он остался доволен такой своей формулировкой.

– Папочка! Папочка, – умоляюще посмотрела на него Женни, – что, ни при каких условиях?

– Ну разве что эти воры вернут нам с извинениями кинжал! – Мединос ехидно хихикнул. – Тогда я сам отдам твою руку их сыну.

«Значит, никогда, – прекрасно поняла его Женевьева. – Ничего, завтра придет Бартоломью, он что-нибудь придумает. Он найдет нужные слова. Какая жалость, что мама не приехала вместе с папой, она бы за меня вступилась».

Утром Барт не зашел. Не появился он и днем. Мединос ничего не говорил дочери, но взгляды бросал красноречивые, мол, чего ожидать от воров, как не трусости. Маленький дедушка путался в словах, заговаривал то о кинжале, то о вчерашнем визите доктора, называя его именем своего предыдущего врача. Спросил что-то о Джеке Смите. Отец вспомнил, что есть еще и такой молодой человек, не на одном Медичесе свет клином сошелся.

– Кто это, Джек Смит? – спросил он весело.

Женевьева смущенно наклонила голову, и отец догадался, кто это. Надо вышибать из дочери романтическую дурь!

– Лучше бы родному отцу помогла, – сказал он на прощание. – Вон я разыскиваю одну уникальную книгу для знакомого коллекционера, мне предстоит интересная поездка и нужен компаньон.

– Я бы с радостью, но как же Маленькие? – упрямо посмотрела ему в глаза Женевьева.

Отец нахмурился.

– Кстати, о Маленьких. Чтобы духу здесь этого «Джека Смита» не было! Как хочешь, но дедушку побереги. Не надо ему лишних волнений.

И он уехал, не обняв ее на прощание, не потрепав по голове, не сказав их собственных заветных словечек. Женни сидела и горько плакала.

Барт возвращался домой под гневное фырканье отца и глубокие вздохи матери. Слов, однако, сказано не было. Барт тоже молчал. Пусть родители начинают первыми, а он сориентируется по ходу дела.

– Бартоломью, мне нужно серьезно с тобой поговорить. Немедленно! – едва войдя в двери, отчеканил отец и прошагал к себе.

Барт повел носом и оглянулся. Ну, так и есть, мама капает себе лекарство. Барт скорчил гримасу досады в ответ на испуганно-вопросительный взгляд Рафаэля и отправился к отцу.

Раф отложил свою книжку и поехал следом. В коридоре его догнала мама. Они нерешительно посмотрели друг на друга.

– Несмываемый позор! – донеслось из комнаты.

Мама нахмурилась, распахнула дверь и посторонилась, пропуская Рафаэля вперед.

– Предательство! И от кого? От старшего сына! – кипятился Медичес.