Кино, Театр, Бессознательное

Могут быть два объяснения поведения лошади. Первое: как мы определили, лошадь была символом материнского фаллицизма, который злобно подтачивает недоступный пенис, ибо и мать в свое время отклонило то, что фаллос окружало зверство и чувство вины, поэтому он перестал служить простым символом жизни — зрелой и уж не как не греховной. Следовательно, вечное противоборство негативной женственности определенного типа с мужчинами, при котором недоступный пенис патологически интроецируется, и с его помощью продолжается цепочка фрустраций инстинктов других людей, особенно собственных детей.

Второе объяснение — древний закон. Сущность негативной психологии заключена во фрустрации. Удила и вожжи препятствуют свободе лошади. Если мы будем отталкиваться от женственности в ее позитивном аспекте, то увидим, что эта лошадь лишена свободы движения. Тормоз внедрен обществом, налагающим на женщину определенные стиль и роль, предписывающие ей вести себя соответственно. Следовательно, слишком зажатая множеством запретов женщина таким ужасным способом, сама того не ведая, собирает себя по крупицам, разрушая при этом самых любимых. Это подтверждает ощущение, которое испытывают многие женщины, как будто что-то внутри них окончательно блокирует и говорит: "Ты не должна, не смей!". Это укус, которому постоянно изнутри подвергаются их страсть, их жизнь; фиксированное препятствие, вызывающее страдание у Экууса (Equus).

Когда молодой человек рассказывает о беседах с лошадью, на самом деле он передает свой диалог с матерью. Мать говорит: "Я — рабыня, я несвободна, все меня подавляют, "сделай это" и я должна это сделать, "остановись" и я останавливаюсь". Податливость лошади — это условие уступчивости, в которую помещена и в которой молча страдает женщина. На пике этой фрустрации парализованная часть жизни обращается во вредоносную энергию. В этом укусе содержится запрещающий тормоз, которому подчинена сама женщина и который ее убивает. Вина лежит и на юноше: когда человеку наносят вред, всегда есть соучастие с его стороны. Ведь в действительности он мог сказать и нет. Вначале препятствие выстраивает отец, а не мать, она, напротив, по-доброму его укоряет. Отец был непреклонен, он уже настолько был заведен материнской семантикой, что иначе не мог себя вести, следовательно, фрустрация перенесена в рамки категории отцовства. Но вина есть, ибо, прежде чем угодить в пропасть, в какой-то момент субъект еще мог отказаться. Только после этого момента все приобрело необратимый характер.

Молодой человек забивает лошадей, чтобы избавиться от навязчивого преследования обвиняющего глаза. Мы уже знаем, что тот смотрящий глаз является навязчивым контролем, то есть аспектом "Сверх-Я", который наблюдает и убивает; бросить вызов этому глазу, наоборот, означает жизнь.

Мать как выражение динамического континуума

Мать не является постоянным негативным элементом в психическом мире детей: она лишь служит стабилизирующим моментом опосредования негативной психологии, вмешательство которой носит универсальный характер.

Мать сама заранее сформирована широчайшим психическим контекстом, внедряющимся во всевозможные внутрипсихические модусы человека. С того момента, как она становится начальной точкой матрицы этой негативной психологии, в некоторых случаях она сама — или семейное окружение — ведет к консумации этой негативной матрицы; в других случаях происходит проникновение миллиардов различных людей, миллионов женщин, усиливающих то, что запустила она, миллионов мужчин, становящихся партнерами в посредничестве такого типа.