Кинетик

Здесь также много книг, как и у него на работе. Многие на латыни, некоторые на санскрите, что-то на английском, немецком и русском. А вот и его собственные:

“Атомы глазами ребенка”, “Неделимость структуры” и “Движение как показатель времени”.

Здорово. Открываю первую страницу, а там все то, что я узнала в своем путешествии по его нирване, только в формулах, с использованием физических терминов и символов.

А что если это всего лишь плод моей фантазии? Воображение? Вдруг его управляющая что-то подсыпала в еду? И там в кафе в день моего приезда в Старый Холм мне добавили в кофе галлюциноген? А потом в ресторане в ночь собрания кинетиков тоже. Может, это просто его уловка, чтобы сделать меня адептом их тайной секты?

Но как объяснить твердый пар в сто тридцать восьмом участке?

Ничего не понимаю. Я словно в дешевом кино, снятом по роману малоизвестного писателя-фантаста с поехавшей крышей.

Ноги обмякли, я сваливаюсь в кресло, и рыдаю от собственной глупости и беспомощности.

Однажды я уже была в секте “Образование”, это было чудесное время, но в том-то и обманчивость, как объясняли умные люди “сначала ты словно паришь в небесах, а потом тебя накрывает жуткая депрессия”. Тогда мой экс-супруг даже подтянул маму, чтобы вразумить меня. И я ушла. Неделю пролежала в постели, но это была боль потери друзей, группы, с которой мне было хорошо.

Может, все-таки секты — не так уж и плохи, как к ним относятся? Может, нужно самому во всем разобраться?

Даже, если Сомов — гуру и главный представитель этого течения, а все происходящее лишь плод его воображения, которому верят люди, то пускай так, если это приносит спасение миру. Единственное, против чего я протестую, так это введение в гипноз и обман восприятия. Хочу все делать осознанно. Мной не нужно манипулировать.

— Дорогая София, собирайся. Мы летим к вдове Жибарецки— Ирине Авраамовне. Я связался с ней, она нас ждет.

— Хорошо.

— Что-то случилось?

— Нет, все в порядке.

Мне пришлось опустить глаза, чтобы не выдать свои тревожные мысли.

— Если я тебя чем-то расстроил — скажи.

— Правда, все хорошо.

Улыбнуться и уверенно взглянуть в глаза — вот мастерство, которое всегда меня спасало.

Накинув серый плащ на меня, Сомов попрощался с миссис Пен, и мы проследовали в его личный ансат— легкий вертолет на семь-девять мест.

— А рабочий вертолет сейчас у Пасабана?

— Нет, он стоит на стоянке недалеко отсюда. Пьера увез на машине мой водитель, и я знаю куда. Но сейчас мы не поедем за ним. Мои ребята все сделают сами.

— Хорошо. Может, стоит хотя бы позвонить Пасабану? Ведь он ожидает, что мы спохватимся, узнав, что он забрал дело. Если не позвоним, он заподозрит, что его раскусили.

— Ты права. — Сомов нажал быстрый набор. — Добрый вечер, Пьер. Надеюсь, я тебя не отвлекаю. Ты случайно забыл оставить нам дело Жибарецки, и я отправил к тебе Томаса за ним. Ты ведь еще не спишь? Вот и отлично. Он скоро приедет. До завтра.

Сомов выглядит таким уверенным в себе, а уж сумасшедшим его назвать вообще сложно. Ну вот, я уже корю себя за нелепые мысли про галлюциногены и секту. Он совершенно нормальный, а вот мне бы стоило унять свою паранойю.

— А где он сейчас?

— У госпожи Кристины. — Лев улыбается. — Не смотри на меня так. Это любовь всей его жизни. Она — актриса в Мариинском театре. Просто не хочет выносить их связь на всеобщее обозрение, поэтому они видятся тайно вечерами в квартире ее сестры.

— Кристина Петровская? Та самая оперная певица с непревзойденным меццо-сопрано?

— Лирическим меццо-сопрано. Я сам был на ее выступлениях. Это божественно, признаюсь тебе.

— Да, мне знакома эта женщина, она еще и невероятно красива. Но к тому же обладает не редкой стервозностью. В прошлом году мне довелось защищать ее интересы в суде при разводе с Петровским. Она высудила у него почти все, у бедняги остался лишь особняк в Гатчине, а у этой дамочки две квартиры в Петербурге, одна в Москве, комплект картин Стацкого — ее бывшего любовника, и ауди А-шесть.

— Что ж, хороший вкус и неплохой аппетит еще никогда не считались пороком.

— Лев Геннадьевич, вы защищаете эту женщину? Уж не влюблены ли Вы в нее сами?

И откуда взялась эта противная язвительность? Неужели я приревновала? Нужно немедленно остановиться, а то я рискую потерять его уважение и доверие. Невероятная глупость — приревновать Сомова. Как будто мы — пара!

— София, дорогая моя. Вы просто прелестны, когда думаете, что мне может нравится кто-то еще кроме Вас. Но это абсурд. И никогда больше так не думайте. Вы— единственная, кто занял мое сердце.

— Это правда, Лев? — ох, как приятно это слышать.

— Сущая правда.

Он поцеловал меня, крепко и нежно. Я на вершине счастья.

Мы прекратили разговаривать о госпоже Кристине и немного обсудили мадам Жибарецки, а вскоре и оказались на небольшой площадке с потрепанным газоном, что-то вроде заброшенного футбольного поля, возле ее дома.