Киммерийская крепость

Рот у Татьяны некрасиво распустился, она самым натуральным образом взвыла. Гурьев сморщился, будто лимон раскусил, прикрыл глаза и чуть наклонил голову. Ясно, на сестру и племянников наплевать тебе, поблядушечка ты моя сладенькая, с неожиданной злостью подумал Гурьев. Главное, чтобы анкета была чистенькая. Ну, я тебе устрою. Он не больно, но довольно звонко и чувствительно съездил Широковой по щеке:

— А ну, замолчи, дура, — рыкнул Гурьев. — Враг, не враг, шпион, не шпион… Какая, к чёрту, разница?! Ты думаешь, брошку вот эту, — он ткнул пальцем в камею на высокой и соблазнительной Татьяниной груди, — твой хахаль-чекист на раскопках раздобыл? Нет, дорогуша. Во время обыска в карман прибрал. А потом перед тобой ухаря состроил. С уклоном в археологию. Сними, Таня. Нехорошо краденое носить.

Ему не стоило так её прессовать. Просто по поводу этой злосчастной камеи возникли у него ассоциации вполне личного свойства. И ему не нужно было, чтобы она помчалась с этим письмом в «контору» – каяться и отмежёвываться. Неважно, пользует её кто-нибудь там или нет.

Такой поворот беседы произвёл должное воздействие на Татьяну. Она поперхнулась, побледнела и вытаращилась на Гурьева:

— Вы… Я… Як… Як…

— Уймись, сказал, — прошипел Гурьев и, взяв Татьяну за лицо, встряхнул хорошенько. — Марш домой сию секунду. И сиди, я скоро приду. Не вздумай ходить никуда. Муж где?

— А… В ко… В ко-о… в командиро-о-о-в-в-ке…

Приезжает муж из командировки, и видит… Гурьев чуть заметно усмехнулся. Просто анекдот. Совершенно по заказу.

— Пошла.

— У… Уро-о-о-оки…

— Марш домой, кому говорю!!!

Татьяна, подстёгнутая его рёвом, как кнутом, подпрыгнула и вылетела вон, получив напоследок от Гурьева здоровенный шлепок по аппетитной, чуть-чуть рыхловатой – на его взыскательный вкус – корме. Через пару секунд дверь открылась, и появился недоумевающий Шульгин:

— Что случилось-то?

— Брата у Таньки взяли, в Москве, — вздохнул Гурьев, доставая папиросы, зажигалку и спокойно закуривая. — Ну, ничего. Всё как-то складывается.

— Складывается?! Ты… Ты офуел, что ли, Кириллыч?!

Гурьев посмотрел на Шульгина так, что Дениса прошиб холодный цыганский пот.

— У меня много дел, боцман, — тихо проговорил Гурьев, с силой выдыхая дым через ноздри. — Некоторые из них будут приводить тебя в полный щенячий восторг, а некоторые не будут нравиться. Кое-какие совсем не будут. Вот совершенно. Но придётся терпеть, боцман. Понял?

Денис некоторое время смотрел на улыбающегося, как на рекламном плакате, Гурьева. Потом вздохнул:

— Чего не понять.

— Вот и хорошо, — кивнул Гурьев. — Денис. Пожалуйста. Ты мне нужен. Пожалуйста. Я не могу объяснять. Это просто невозможно. Просто поверь. Пожалуйста.

— Ладно, чего там, — оттаивая и гордясь доверием, улыбнулся своей невероятной детской улыбкой Шульгин. — Я ж за тебя беспокоюсь-то! Звереешь!

— Что у Таньки с мужем за проблемы?

— Это не у неё с ним. Это у него с ней, — вздохнул Денис. — Да Васька, похоже, махнул рукой давно. Они друг друга стоят, скажу тебе, командир. А что?

— Ты продолжай, продолжай. А как же борец за соцнравственность товарищ Маслаков?

— У неё это. Ну, в общем…

— Денис. Ты слова позабыл? — улыбнулся Гурьев.

— Щас вспомню, — зловеще пообещал Шульгин. — Ты не лезь в это говно, Яшка. Это говно…

— Дальше.

— Коновалов её на фую вертит. Понял?! Не лезь!

— Старший лейтенант госбезопасности Коновалов Николай Власьевич, — улыбнулся опять Гурьев. — Восьмого года рождения, член ВКП (б) с тридцатого, в органах с тридцать восьмого, до этого на комсомольской и партийной работе. Партийных взысканий не имеет, морально устойчив. Женат, сын шести лет. Жена, Коновалова Таисья… А, неважно. Денис?

— Кириллыч, — потрясённо выдохнул Шульгин. — Заходи, кума, любуйся! Что ж ты за зверь такой?!

— Я разберусь. Сходи, пожалуйста, шепни нашей любимой Аннушке, что Танька заболела. Мне нужно пять минут подумать в полном одиночестве.

Денис кивнул и, не говоря больше ни слова, вышел.

Думать Гурьев не собирался. Вместо этого он вытащил из сейфа чемоданчик с «Касаткой» и, не мешкая, вызвал Городецкого. К счастью, тот сразу ответил, и Гурьев коротко изложил проблему.

— Забери её, Варяг, если жива ещё. Очень мне почерк понравился.

— Что тебе далась какая-то девчонка?!

— Секретарь. Каждый человек на вес золота. Если это наш человек.

— А если нет? Ладно. Я посмотрю. Твоё чутьё… Ладно. Жди звонка. Ещё что-нибудь?

— Да. Покопай на одного человечка. Рыжухин Николай Протасович, не числился ли такой типус в конторе где-нибудь года до тридцать четвёртого. Это может быть и не настоящее имя, ты уж извини.

— Вот уж служба, так уж служба, — проворчал Городецкий. — У тебя всё в цвет?

— Да.

— А вот нет, — в голосе Городецкого прозвучало беспокойство. — Дальше.

— Атаман местный. Серьёзная фигура, Варяг. Без подготовки мне его не взять.

— Та-а-а-к… Выкладывай.

Когда Гурьев закончил, Городецкий тихо выругался:

— Ясно. А чего тебе с ним возиться? Возьми да сактируй его к едрене фене. Может, чистильщиков прислать?

— Нельзя, Варяг. Пока что – нельзя. Есть целый ряд процедурных нюансов.

— То есть?