— Что значит – «тебе мешать», «разберёмся»? Как это, интересно, ты собираешься с ним… разобраться? Он же член бюро горкома! А нам как прикажешь с ним воевать?!
— Жил такой еврейский царь очень давно, Соломон, может, слышал? Так он говорил, что неприятности надо переживать по мере их поступления. Чем мы и станем заниматься. Не возражаешь?
— Ну, добре, — Шульгин потряс головой. — Я, конечно, разгрызу со временем твои загадки, Кириллыч…
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Гурьев. — А пока ты не приступил к этому захватывающему дух процессу, расскажи мне оперативную обстановочку, как ты её себе представляешь.
— Так ты лучше спрашивай, Кириллыч.
— Да? Хорошо. Давай тогда с Дарьи начнём.
— Всё ж таки… Ох, Кириллыч!
— Допёк ты меня своими инсинуациями, Денис, — нахмурился Гурьев.
— Чем?!
— Ничем. Любовь у меня с другой, а спать я стану с третьей, пятой и десятой. И с двадцатой. Так, что у тебя в глазах полное северное сияние наступит. Понял?
— Ну.
— А Дарья – алмаз, какой тут у вас непонятным совершенно мне образом произрос, и заниматься я с ней стану очень по-настоящему. Пока бриллиант не получится. А там будет видно, как прорежется, так прорежется. Уж всякой шпане и соплякам она точно не достанется, это я тебе обещаю.
— Это она и без тебя сможет, — пренебрежительно махнул рукой Шульгин. — Я хоть и малограмотный, а не дурак. Ты это… Вполне! Да и понимаю, чем она тебе глянулась. Девка характерная, яркая, соплякам не чета и не ровня.
Кажется, не ошибся я в тебе, боцман, с радостным удивлением подумал Гурьев. И приподнял брови:
— Не ровня, говоришь? А вот с этого места поподробнее, пожалуйста.
Шульгин смотрел на него недоумённо. Да ведь не может он ничего знать, подумал Гурьев. Если кто и знает что-то, так уж не он наверняка. Ой, моряк, что ж ты так долго плаваешь-то. Ну, доберусь я до тебя, так тряхну – не обрадуешься.
— Не ровня – и всё! А что это значит – не спрашивай, — Шульгин засопел. — Я так кругло, как у тебя получается, не умею.
— Это ничего, боцман, — Гурьев усмехнулся. — Как говорили древние, умному – достаточно. Ты Чердынцева знаешь?
— Знаю, — кивнул Денис. — На моих глазах, можно сказать, вырос. Он всегда морем бредил, в гардемарины ушёл, как вот взяли его туда.
— Что значит – «взяли»? — «удивился» Гурьев затем, чтобы подогреть у Шульгина интерес к подробностям.
— Ох, Кириллыч. Это тоже – такая история! Мишка из казаков, вообще-то. Сиротой совсем по малолетству остался, его к себе Беклемишев, кавторанг Беклемишев, что седьмой береговой батареей в Севастополе командовал, усыновил, можно сказать.
— Какой батареей? — переспросил Гурьев.
— Седьмой, — непонимающе уставился на него Шульгин. — А что?
— Ничего, ничего, — ласково сказал Гурьев. — Ты шпарь вперёд, Денис, это так просто. Интересно.
— Ну, в общем. Семья у Беклемишева здесь жила, в Сурожске. Очень Мишка с его сыном дружил, годки они были. Вот Беклемишев и ходатайствовал, чтобы Мишку в гардемарины взяли. Ну, знаешь, германская уже шла вовсю, так что не особо там, видать, в Петрограде кочевряжились. Снова тут в двадцать втором появился, вскорости, как беляков в море скинули. Со своей Анечкой. В чём душа-то держалась, прости Господи! Но такая красоточка, — закачаешься.
— Она тоже местная? — запустил крючок Гурьев.
— Нет. Из этих она. Из бывших.
— Из каких таких бывших? — Гурьев приподнял брови.
— Кириллыч, — Шульгин мотнул головой, усмехнулся, почесал за ухом, — ни дать ни взять, огромный добродушный медведище. — Не напроверялся ещё?
— Поехали дальше, — согласно кивнул Гурьев и улыбнулся.
Бывших, подумал он, сатанея. Бывших. Бывших так давно и канувших столь бесповоротно, что кажется, и не бывших вовсе. Бывших. А мы – настоящие?!
Шульгин посмотрел на него, вздохнул:
— Ну, понятное дело, никто про это не заикался, но дураков-то нет! Где уж он её откопал, не знаю, а только она от него ни на шаг не отходила. Как он в море выйдет, так она на набережной каждый вечер, смотрит, смотрит… Чумовая девка. Дашка – в неё. Такая любовь, командир. Аж завидно.
— Ясно, — Гурьев кивнул так, словно ему и в самом деле всё было ясно. — Столько лет прошло. Чего не женится он?
— Сравнивает, — вздохнул Шульгин. — Михаил – что надо мужик. И моряк от Бога. Поэтому и с начальством не ладит. А с бабами – дело такое, — сам знаешь.
— Знаю. Что за шпана это к девочке прицепилась, какие мысли?
— Нету пока мыслей, командир. Я уж и так, и сяк прикидывал.
— Это плохо. Я здесь чужой пока, не в милицию же мне идти и спрашивать, кто, где и почему. А выяснить надо, потому что – интуиция, я тебе говорил.
Муруоку бы сюда, дерзко возмечтал Гурьев. Утопия, однако.
— По-моему, мельтешишь ты, Кириллыч. Да что там за шпана-то? Вон, три дня – и ничего. Может, пронесёт?
— Нет, боцман. Не пронесёт. Просто у тебя подобного опыта нет, а у меня есть. А из-за чего Чердынцев не ладит с начальством? Боевая и политическая подготовка у него должна быть на должном уровне.