Киммерийская крепость

— А с двумя? — подал голос сидящий на столе Герасименко.

— Богомол.

— Могу с двумя. Могу со всеми сразу, — Гурьев вздохнул, ощущая нечто, похожее на неловкость. — В таком замкнутом пространстве у толпы нет шансов. Будете только мешать друг другу, ничего больше.

— А против ствола?

— Сколько тебе надо времени, чтобы его достать? — Гурьев протянул Городецкому руку. — Терция, две?

— Терция – это что?

— Четверть секунды.

— Проверим?

— Пожалуйста.

Городецкий вынимал оружие почти целую секунду. Прежде чем он наставил зрачок ствола на Гурьева, револьвер птицей выпорхнул из его руки и грохнулся в угол, — Богомол едва успел убрать бритую и круглую, как шар, башку с траектории.

— Ну, ни хера ж себе, — крякнул кто-то.

— Отставить, — тихо приказал Вавилов. — Это как называется, сынок?

— Кэндо. Искусство боя. Извините. Очень долго рассказывать.

— И давно?

— Всю жизнь.

— Я-а-а-асно…

— А я-то ломал голову, кто это Гирю с его шалманом уработал, — Городецкий рассмеялся. — Ай да Гурьев, ай да сукин сын! Вот вам и висяк, — распечатали!

Нет, всё-таки он опасен, без всякого страха подумал Гурьев. И он мне нравится.

— Варяг?!

— Год назад. Помните? Кто из наших был на месте? Лесной, Драгун?

— Да там как будто фреза с мотором пролетела, — проворчал Плетнёв, осторожно покосившись на Гурьева. — А потом Змей Горыныч пыхнул. Ёшкин кот, Михеича – и то вывернуло!

— Гур, а почему – именно так? — во взгляде Городецкого светилось любопытство, и не было ни тени осуждения, в отличие от хмурого Вавилова.

— Его пример – другим наука, — Гурьев был безмятежен. — Но, Боже мой, какая скука. Давай сменим тему, Варяг. Я даже не представляю себе, о чём ты говоришь.

— Хорошо держишься, сынок, — тон Вавилова, несмотря на звучавшее в нём уважение, не предвещал ничего хорошего. — Чтобы это было последний раз. Вопросы?

— Куча вопросов, Фёдор Петрович, — Гурьев спокойно выдержал его взгляд. — Разве не верно, что нападающий сам выбирает свою судьбу и берёт на себя ответственность за последствия? Стоит ли рисковать, оставляя врагу возможность причинить вред тебе и твоим близким? Разве долг не платежом красен? Я могу долго упражняться. Ошибка, на самом деле, в другом. В том, что болезнь запущена. Гангрену останавливают ампутацией.[122] Опять же, мы углубляемся в область чистого разума. Мы для этого здесь?

— Ага, — Герасименко подкрутил роскошные усы. — Ты кого приволок, Варяг?

— Настоящего самурая, — усмехнулся Городецкий. — Инструктора по защите и нападению. А?

— Извини, Сан Саныч, — Гурьев развёл руками. — Я не Гилель, чтобы научить тебя Торе, пока ты стоишь на одной ноге.[123]

— А этого даже я не знаю, — Городецкий вздохнул. — И сколько мне потребуется времени?

— Года три. У тебя общая подготовка неплохая, и весьма. Ну, чтобы ты хотя бы представление имел, как и что к чему, не меньше года.

— А остальные?

— Как я могу знать? Пробовать надо.

— Ты посмотри только, Батя. Какой кадр!

— Мы договорились, сынок? — Вавилов словно не слышал всего, что было произнесено с того момента, как прозвучала его последняя реплика.

— Обещаю, — Гурьев чуть прищурился.

— Ну, добро, — лицо Фёдора Петровича вмиг разгладилось. — Человек должен всегда человеком оставаться. Иначе сам превратится в нежить.

У Гурьева было море возражений в запасе, но он промолчал. Городецкий посмотрел на него – и кивнул одобрительно.

— Теперь многое понятно, — Вавилов грузно поднялся, посмотрел на подчинённых. — Порядок наведите, ребята. Давай-ка, сынок, ко мне в кабинет. И ты, Варяг.

Расположившись за столом и усадив Гурьева с Городецким, Вавилов разорвал, по старой привычке, новую пачку папирос «Норд» пополам и, закурив, кивнул Городецкому:

— Покажи колечко.

Городецкий достал аккуратно сложенный вчетверо лист и протянул Вавилову. Фёдор Петрович долго рассматривал картинку, потом вернул бумагу:

— Размножим на гектографе. Кто рисовал? Ты, сынок?

— Да.

— Толково. Должно помочь.

— Если оно ещё здесь, — Городецкий рассеянно вертел в руках ручку-самописку. — А, Батя?

— А где? — Гурьев напрягся.

— Да где угодно, — Городецкий вынул плоский портсигар, достал папиросу, закурил, с наслаждением затянулся. — Это не Тициан и даже не Фаберже. В каталогах его нет. Я проверю, но ставлю глаз, что в каталогах оно не значится. В случайности я, как известно, не верю. Значит, работали на заказ. Так, Батя?

— Так, Пинкертон.

— Ну почему Скворушка должна была заболеть именно сейчас? — Городецкий с силой затолкал самописку в нагрудный карман пиджака и снова взял лежавшую на краю пепельницы папиросу. — Кого мне по музеям и архивам отправлять? Колумба с Сотником? Или самому? Прр-р-роклятье!

— Музеи оставьте Полозову, — Гурьев посмотрел в половину окна. — Полозову. Это несложно, ему быстрее помогут, чем вам.

— Штучная мысль, сынок, — согласно кивнул Вавилов. — Мандат мы ему оформим, чтобы по бумажкам не было вопросов. Ты ему доверяешь?

— Да. Он, конечно, в драку полезет, но с этим мы с Учителем справимся.

— Да уж не подведите.

— Варяг, — Гурьев чуть повернулся, чтобы лучше видеть Городецкого.

— Да?

— Ты с какого года?

— Пятого.

— Как же ты на Олимпиаду попал?