Кьяра

Эти вопросы не давали мне покоя. Да, король должен быть сильным, чтобы защищать страну от диких племен и других государств, которые всегда хотят захватить богатый Суэк, но почему эту силу надо брать у нас? Я не верю, что девушек убивают. Но если нет, то где сейчас Даната? Ответов не было. И значит, надо жить в Садах. Учиться танцевать, петь, играть на каноке, зубрить названия деревьев и звезд, пропалывать грядки. Весной мой первый бал в Садах. Мама, я помню, что не должна понравиться королю, но больше некому подрезáть мне волосы. И все эти мысли не дают мне дышать. Я никогда не узнаю, как загорелась папина мастерская и почему тебя столкнули в воду, но, может быть, я смогу узнать, что стало с Данатой.

И уберечь от этого Рию.

День за днем, день за днем, день за днем. Осень стояла мрачная, дождливая, мы не ходили больше гулять по вечерам, сидели по своим комнатам или в классах: вышивали, читали, разговаривали. Я смотрела в окно. Все время смотрела в окно. Мне было так тоскливо! Будто я в тюрьме.

– Опять он пришел, – шепнула мне Рия.

«Мой» страж стоял под окном, в тени развесистого алиана. Из-за дождя его почти не было видно, но я знала, что это он, высокий, худой, с удивительными глазами. Глазами цвета моря. Интересно, у него пост тут, под этим деревом?

Я заметила, что Рия покраснела. О Семипрях! Неужели…

– Рия…

– Я знаю, – скривилась она. – Можешь не читать мне нотации. Но могу я просто помечтать?

Я снова посмотрела на стража. Бедная Рия!

Наконец выпал снег. Он шел, шел и шел, и казалось, ему не будет конца. Теперь бессонными ночами я смотрела на его медленное падение и вспоминала, как пахнут доски причалов и вода пролива, когда снег приходит в Суэк. Пролив никогда не замерзает, но зимой в Суэке очень холодно. Все деревья стоят в ледяном кружеве. Холодно и красиво. Нам выдали теплые плащи и сапожки. Все работы на земле закончились, теперь нас мучили математикой, ботаникой, риторикой и музыкой. Зачем? Зачем, если лучшие из нас сгинут в конце Дороги силы, в храме Семипряха? Но я прилежно училась, послушно исполняла работу по дому. В первый день зимы мне исполнилось тринадцать.

И в этот вечер Рия рассказала мне про «моего» стража. Что они дружат.

– Он здесь, конечно, не с самого рождения, не как я, но тоже очень давно, – сказала она, будто это все объясняет.

– И вы видитесь?

– Ну… мы друг на друга смотрим. Тайком. Нельзя же, понимаешь. Но когда мне исполнится тридцать, он уйдет из стражей и возьмет меня в жены. Он сам так сказал.

– Сказал?

Бедная я! Напридумывала себе молчаливого рыцаря! Вовсе не на мои окна он ходил смотреть, а на Риины.

– Ну, однажды мы разговаривали. Это было на площади Будущих королей, он стоял как раз за мной. И когда церемония закончилась, он мне это сказал. Представь, какой он бесстрашный!

– Разве можно уйти из стражей Суэка?

– Говорят, можно, если уехать служить на дальние границы.

– Тебя не отпустят из Садов. Ты же видишь, они живут тут до глубокой старости.

– Это потому, что им некуда пойти. А мне-то будет куда.

– Тебе всего одиннадцать! А ему? Сколько ему? Лет тринадцать?

– И что? В одиннадцать разве нельзя полюбить? Думаешь, если мы еще не взрослые, то какие-то недоделанные, полулюди, которые даже полюбить не могут по-настоящему?

Я не стала разбивать ее надежд. Рии надо было во что-то верить. В то, что принцесса выпросит ее в свои фрейлины, или что юный страж возьмет ее в жены и увезет на дальние границы, или что она дочь тайных влюбленных, погибших за свою любовь. Пусть верит. Некоторым это здорово помогает.

Среди зимы есть только один яркий день – праздник Милости Семипряха. На площади Будущих королей собирается весь Суэк, мастера показывают свое искусство, а танцы длятся ночь напролет. В этот день мастера обучают всех желающих. Делается это для мальчишек, чтобы они попробовали себя в разных искусствах и выбрали то, что по душе. Но если очень сильно попросить, то и девочкам, и женщинам разрешали посидеть недолго за гончарным кругом или взбить масло.

Это был любимый праздник моей мамы! Мы всегда ходили на него с родителями, и мама пробовала все подряд, училась всему на свете, а папа все время смеялся, что ей одной жизни мало, надо бы выпросить у Семипряха еще парочку. Мы рассматривали украшения, платья и обувь, любовались красивой посудой… Конечно, все это принадлежало не мастерам, они могли только показать свои творения, а не продать или обменять, но в конце праздника Мастер, как правило, награждал лучшего музыканта, лучшего ювелира, сапожника, кондитера… И тогда этот мастер мог выбрать себе любой подарок. Папа дважды становился лучшим ювелиром и дарил нам с мамой новые ботинки.

Я люблю праздник Милости Семипряха, но в этом году он прошел без меня.

– Пока простые люди предаются праздности, мы проведем этот день в трудах.

Так сказала за завтраком дьензвур.

Как будто все остальные наши дни мы проводили по-другому!

С тоской смотрела я в окно столовой, а вечером, когда нам велели ложиться спать, я завернулась в лоскутное одеяльце, которое сшила к моему рождению мама, и сунула под подушку папин нож. Так и уснула.