Хватай Иловайского!

Андрей Олегович Белянин ХВАТАЙ ИЛОВАЙСКОГО!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ХВАТАЙ ИЛОВАЙСКОГО!

— Иловайский!

О-о-ум… Я спокоен, мне тепло, я растворён в мире и мир во мне…

— Иловайски-и-ий!

Моё сознание едино со Вселенной, мои мышцы расслаблены, моё дыхание ровное, мои мысли далеко… далеко…

— Ило-вай-ски-ий!!!

Всё, похерилась полезная медитация на корню дядюшкиными воплями. А ведь вроде только-только начало получаться, и ноги потеплели, и ритм сердца замедлился, ещё чуть-чуть, и воспарил бы…

— Звали, ваше сиятельство?

Я рванул дверь сельской баньки, где мой именитый родственник, титулованный генерал казачьих войск Российской империи Василий Дмитриевич Иловайский 12-й, красный, как восьмипудовая морковка, грелся на полке.

— Пошёл вон.

— Не понял?

— Пошёл вон отсель!

— Так вы ж меня сами звали?!

— Я тя, ирода, полчаса назад звал, водички холодной плескануть, — обидчиво отвернулся дядюшка. — А щас уже совсем упарился, лишний жар на сердце давит… Вот за что, за что тебя такого на мою голову?

Вопрос явно был риторический, ответа не требовавший, к тому же не новый, он мне его по два-три раза в неделю задаёт. Поэтому я лишь козырнул и бросился в предбанник, оттуда во двор, вернувшись назад с бадьёй ледяной колодезной воды. Вякнуть что-либо против мой дядя уже просто не успел…

— Столько хватит? — не менее риторически вопросил я, с головой окатывая его сиятельство.

В единое мгновение он превратился в огромный сгусток пара с одним матерным воплем, плотно заполнившим всю баньку. Я думаю, если б было чем, он бы меня убил. Нет, я б сам себя за такое убил бы, точно!

— А-а-а!.. Знаешь, полегчало вроде как… — неожиданно выдохнул наш полковой генерал, с наслаждением вскакивая на ноги. — Даже помолодел, что ли… Полотенце подай!

Так, теряю форму. Обидно. К ведьме-скандалистке бабе Фросе заглянуть, что ли, проконсультироваться насчёт свежих пакостей, а то эти уже приелись.

— И ординарца ко мне! Нехай одеться поможет.

— Слушаюсь, ваше сиятельство!

Вот такие простенькие приказы вполне по мне. Я в мгновение ока вымелся за дверь, где во дворе на завалинке курили гнутые турецкие трубки рыжий дядин ординарец и мой денщик Прохор.

— Василь Дмитревич зовёт, помощи требует! Он в одну штанину двумя ногами попал, теперь левый сапог лишний, чё делать-то, а?!

— Балабол! — буркнул рыжий сотник, но встал и пошёл, а на большую критику моей особы в присутствии Прохора не решился. Это разумно, верный денщик и дядюшке не всегда позволяет повышать на меня голос, не то что всяким там…

— А чего орал-то атаман, аж дверь чуть матом не вышибло? — подвинулся на завалинке старый казак.

— Не сразу оценил разницу температур, — наукоёмко объяснил я. — Но потом понравилось, вошёл во вкус, врачи говорят, умеренное закаливание полезно в любом возрасте.

— Ну ты там всяким врачам особо не доверяйся, с заду не подставляйся — запоют о пользе организму, а сами раз к тебе с клизмой!

— Прохор, у тебя такой проникновенный голос, словно ты сам через это прошёл.

— А то, — затянувшись и пуская дым через нос, гордо ответил он. — Я ить по молодости ещё самого графа Суворова застал, Александра Васильевича. Простой он был человек, незатейливый, солдат лечил палками да народной медициной. Вот и мне довелось разок попасть под раздачу… Сам-то я утёк, благо ноги резвые, а семерых наших войсковой фельдшер так наклизмил отваром ромашковым, что хлопцы два дня на службу не выходили! Прямо у сортира палатку себе и поставили, чтоб недалече бегать. И не поспоришь же, ить приказ самого Суворова!

— Так тебе небось досталось потом?

— Вестимо, досталось, — улыбнулся в седые усы мой денщик, с головой уходя в романтические воспоминания молодости. — Словил нагайкою вдоль хребта, оно, конечно, боль ещё та… Я ж, прежде чем убечь, высыпал картечь, затолкал лекаря в пушку по самую макушку, поднёс фитилёк, а потом и убёг. А при таком катаклизме никому не до клизмы!

…Между тем из баньки, подталкиваемый рыжим ординарцем, чинно выплыл мой свежевымытый дядюшка, сияющий, как самовар у попадьи.

— Иловайский, а ты чего здесь штаны просиживаешь?

— Виноват, не подумал, — подскочил я, вытягиваясь во фрунт. — Не мог знать, что тут ваше законное место! Где прикажете продолжать просиживание?

— Нарываешься, — с удовлетворением крякнул дядя, пожимая руку Прохору. — Ладно, сокол грешный, покуда курьер царский с приказом не прибыл, разрешаю тебе до зари в увольнение. Сгоняй к своей ненаглядной, отметься чем надо, как положено. А то ещё убьют тебя к бесу за царя да отечество, а ты и потомства не оставил…

— Умеете вы подбодрить, ваше сиятельство. Мне Катеньке так и передать: дескать, по начальственной воле направлен к вам на размножение?

— Ты уж на меня-то всех собак не вешай, — тут же открестился он, прекрасно зная характер моей суженой. — Ну её, прелесть твою кареокую с закидонами опасными. С неё станется и не уважить седин генеральских.

А вот это поклёп. Катя как раз таки и уважит, да так уважит, что с её возможностями мало никому не покажется! Ничего, на месте сам разберусь…

— Разрешите исполнять?