МАЙК. Буду признателен. У него были такие курчавые волосы. А говорил он с таким сильным ирландским акцентом. Такого всегда из толпы выделишь.
ДЖОЙС
МАЙК. Он же не прокаженный.
ДЖОЙС. Спроси его.
МАЙК. О чем?
ДЖОЙС. О его поведении. Как он его объяснит.
МАЙК
УИЛСОН. Смотря что иметь в виду. Я считаю свое поведение образцовым.
МАЙК. Вы к ней приставали?
УИЛСОН
ДЖОЙС
МАЙК. Не надо медицинской лексики, Джойси. И вообще держи себя в руках.
УИЛСОН. Мне нужна комната.
ДЖОЙС. Кто это она? Английская королева?
МАЙК
ДЖОЙС. Что это за игры? После того, что он сделал.
МАЙК. Тихо!
ДЖОЙС. Даже не знаешь, откуда он. Может быть, откуда угодно.
МАЙК. Дай парню шанс.
ДЖОЙС. Шанс? После всего, что он сделал?
МАЙК. Заткнись!
ДЖОЙС
МАЙК. Ты меня уже сегодня достала. Сходи к Мэри. Пойдешь?
МАЙК. Поставьте его туда. Как насчет чашки чая. Джойси?
МАЙК. Обиделась.
УИЛСОН. Я — мужской портной.
МАЙК. Я догадывался, что вы не противозачаточные средства распространяете. Для католика такое не подходит.
УИЛСОН. Нет, этим я никогда не торговал. Мой старик — да. Его воспитание ему позволяет, хотя я этого, конечно, не одобряю. Его латинский темперамент — настоящее проклятие для ирландских католиков.
МАЙК. Но папа римский тоже со Средиземки.
УИЛСОН. Вы правы, но… Знаете, я хочу, чтоб на это место когда-нибудь сел ирландец. Представляете, как богохульства из его уст будут греметь на всю эту католическую страну.
МАЙК. О чем ты! Папа не богохульствует.
УИЛСОН. Если бы был ирландцем и пил «гиннесс», еще как!
МАЙК. А ты парень ничего, мне такие по душе. Надеюсь, ты знаешь, как меня зовут?
УИЛСОН. Как следует не разобрал.
МАЙК. Майкл О'Рурк. А мальчишкой меня звали Майк или Микки О'Рурк. Я боксировал и ничего, успешно. Один раз даже чемпионом был. А потом несчастье.
УИЛСОН. Я пойду.
МАЙК. Из-за нее что ль? Оставайся.
ДЖОЙС
МАЙК. Не обращай внимания — вернется. Знаешь, просто нервы. А все жизнь, которую она вела до того, как я ее встретил. За ней надо следить, а то попадет в какую-нибудь переделку. Неверующая — это самое плохое. Да и воспитание подкачало.
УИЛСОН. А мою маму воспитывали монахини.
МАЙК. Она еще жива?
УИЛСОН. В больнице. У нее что-то серьезное с тазобедренными суставами. Монахини от нее без ума.
МАЙК. Сильные боли?
УИЛСОН. Все время кричит да так, что невозможно слушать.
МАЙК. Я хотел бы для нее что-то сделать. Может, свечку в церкви поставить. Да только с деньгами совсем туго.
УИЛСОН. На свечку может дать священник.
МАЙК. Просить бы не хотелось. Ну что-нибудь придумаю и сам поставлю. Но вдруг он начнет задавать вопросы? Разумеется, это его работа, он имеет право. Но почему я должен подвергать себя допросу?
А твоя матушка выздоровеет?
УИЛСОН. Похоже, ее жизнь висит на волоске.
МАЙК. Значит, обречена. Уже, наверное, сама как свечка. Вероятно, ангелы ее уже раздевают, ведь жарят-то нас голыми. Не могу об этом спросить, ведь таких вопросов священникам не задают. Хотя он и иезуит, а это меняет дело.
А папашка в добром здравии?
УИЛСОН. В порядке.
Я вас не задерживаю, а?