Хуан-Тигр

Начин де Нача был старым, верным другом – другом на каждый день. Но, даже питая к нему самые добрые чувства, Хуан-Тигр тем не менее не мог не признать, что его приятель был все же весьма неотесан. А вот самым любимым другом, которого Хуан прямо-таки обожал и в обществе которого он просто дурел от радости, был некто Веспасиано Себон,[11] бродячий торговец шелками и позументом – третьеразрядный донжуан и болтун каких мало. Два-три раза в год он появлялся в Пиларесе. Останавливаясь недели на две, Веспасиано приносил в город не только свой товар, но и всякие неправдоподобные истории.

Из всех обитателей базарной площади наибольшим почтением и уважением Хуана-Тигра пользовалась вдова донья Илюминада, по мужу Гонгора. Хуан-Тигр был приятелем ее супруга, скончавшегося несколько лет назад. Палатка дона Хуана размещалась в галерее того самого дома, где находился принадлежащий вдове магазин тканей, так что его ларек и ее лавочка соседствовали, разделенные лишь какими-то четырьмя метрами – шириной перехода галереи. Из ларька отлично просматривалась внутренность магазинчика – маленького и темного. В глубине, за прилавком, сидела облаченная в траур вдова. Ее лицо было белым, как бумага, а затуманенные грустью глаза смотрели то ли в пустоту, то ли в прошлое. Даже в самые знойные полуденные часы в магазине струился полумрак, разливавшийся по всей лавочке и наполнявший ее до краев. Хуану-Тигру казалось, что ночь наступила среди бела дня по воле хозяйки – ночь, в которой властвует луна непорочного лика доньи Илюминады, давшей обет вечной печали.

«Боже мой, что за женщина! – думал Хуан-Тигр. – Без конца оплакивает покойника. Это же надо – так страдать! От такой вот печали у нее и лицо стало белее снега. Моя мать, Матерь Божья и она – вот три порядочные женщины на всем свете. Хоть она и вдова – да уж, грехи наши тяжкие! – но, Бог весть почему, она кажется мне непорочной, как чистая лилия, словно она сроду не была замужем и не знала мужчины. Смотрю на нее и, сам не зная отчего, про нее думаю: "Святая Илюминада, дева и мученица!"»

Так думал Хуан-Тигр, совершенно не подозревая, что его сумасбродная фантазия и есть самая настоящая правда, великая и страшная тайна вдовы Гонгоры!.. Две разные, даже самые контрастные краски, если они находятся рядом, непостижимо и незаметно меняются, поглощая цвета друг друга. То же самое происходит и с двумя душами, обитающими в постоянном соседстве. Почти двадцать лет донья Илюминада и Хуан-Тигр целыми днями не замечали, как каждый из них бессознательно вдыхал неуловимую душу другого. Перед неподвижным взором доньи Илюминады Хуан-Тигр чувствовал себя совершенно прозрачным, ему казалась, что она видит его насквозь. Он был уверен, что вдова ясно, как по книге, читает все его тайные мысли и видит все его чувства, зримые и осязаемые. Все, кроме одного, воспоминание о котором жгло Хуана-Тигра как уголь. Он хранил его в самом темном уголке сердца под остывшим пеплом бесчисленных серых дней, пытаясь погасить, ведь и у него была своя трагическая тайна… Хуан-Тигр был уверен, что все, кроме этой сокровенной тайны, вдова постигает одним только пронизывающим душу взглядом. И тем не менее он, со своей стороны, верил, что никакие посторонние мысли и чувства, кроме скорби по покойному супругу, вдову не посещают и не тревожат. Но когда ему пришла в голову сумасбродная мысль назвать ее «святой Илюминадой, девой и мученицей», то, сам того не подозревая, Хуан-Тигр приблизился к разгадке ее тайны – угадал так же точно (или даже более точно), как она бы могла угадать его собственные мысли и чувства.