Хуан-Тигр

Впервые в жизни между дядей и племянником разгорелся жаркий спор. Оба участника, разительно отличаясь друг от друга по характеру и душевному складу, облекали свои мысли в слова, отражавшие их души с той же точностью, с какой тени воспроизводят очертания предметов. Казалось, что борются две непримиримые, две враждебные тени, полные нерастраченных и невостребованных сил, которые вот-вот прорвутся наружу. И хотя внешне этот разговор казался безмятежно-спокойным и безукоризненно вежливым, в глубине души каждый из собеседников был настроен решительно, воинственно; чувствовалось, что обоюдное раздражение, подобное вихрю взбудораженных чувств, утихнет еще не скоро.

В статье шла речь о молодом человеке из хорошей семьи, который среди бела дня и при всем честном народе выстрелом в спину убил свою подругу накануне ее свадьбы с другим. Убийцу сразу же задержали и обезоружили, а толпа, налетев на него с криками и проклятьями, чуть было не растерзала его на месте преступления. Защищаясь, юноша кричал отчаянно и убежденно: «Не трогайте меня, безоружного! Это нечестно! Я исполнил свой долг: она меня обманула! Я без нее жить не мог!»

Стукнув кулаком по столу, Хуан-Тигр воскликнул:

– «Исполнил свой долг!»

Он собирался было сказать что-то еще, но в это время Колас, скомкав газету, отшвырнул ее подальше, вскочил со стула и, словно его прорвало, заговорил, задыхаясь от негодования:

– «Меня, безоружного!» А она? Можно подумать, что она была увешана кинжалами или держала под мышкой крупнокалиберную винтовку! «Это нечестно!» А стрелять женщине в спину честно? Он, видите ли, «без нее жить не мог»! Так именно поэтому ты ее и убил? Отлично придумано! А теперь, когда ее уже нет в живых, ты-то, конечно же, больше никогда с ней не расстанешься! Ах, так ты без нее жить не мог? Ну так и застрелился бы сам или завербовался бы на Кубу, на Филиппины и погиб бы там смертью храбрых… Трус, трус и еще раз трус! Тех, кто убивает женщин, я бы расстреливал прямо на месте. Бьюсь об заклад: если б размозжили черепа хотя бы полудюжине таких молодчиков, то у нас навсегда было бы покончено с этой породой задиристых испанцев, помешанных на своей сомнительной чести.

– Колас, замолчи немедленно, кому говорю! Умоляю тебя, замолчи сию же секунду! Это ты, ты меня убиваешь! – рыдал Хуан-Тигр, задыхаясь от волнения. Его лицо стало пепельно-серым.

Колас, перепугавшись, кинулся к дяде:

– Что с вами? Вам плохо?

– Ничего, сынок, ничего, – бормотал, приходя в себя, Хуан-Тигр. – Давай садись. Поговорим-ка лучше спокойно. Ты не прав.

– Ошибаюсь? Так, значит, вы оправдываете этого негодяя?

– Да, оправдываю. И общество, я уверен, тоже его оправдает. Общество подчиняется законам куда более основательным, чем законы слабого и слепого рассудка отдельного человека – такого, например, как ты. Общество состоит из мужчин. Слышишь, только из мужчин! Ведь если бы на земле жили одни женщины, у нас не было бы ни общества, ни цивилизации, ни прогресса. Женщины только мешают обществу, мало того – они его губят. Губят одним тем, что губят мужчин. Да и как еще общество смогло бы уберечь себя от этой постоянной опасности, если б время от времени оно для острастки, чтоб другим было неповадно, не наказывало преступниц? Ты только представь себе, что стало бы с обществом, если бы оно хоть иногда не приносило в жертву одну из этих мерзких тварей, которых уже ничем больше не укротить? Я говорю «тварей» и имею в виду, конечно, женщин. Ох, сынок, сынок! Так вот, если бы их не отстреливали, то они все без исключения вышли бы на панель, и ни один мужчина не мог бы ходить с гордо поднятой головой. Говорят, есть такие страны, где нравы испорчены уже настолько, что там такое давно в порядке вещей. Уж я-то знаю, что говорю! Вот увидишь, общество оправдает этого молодого человека, и это будет справедливо.

– Значит, это общество подлых, плохо воспитанных мужчин.

– Так что ж, я, по-твоему, тоже трус или невежда? Университетов я, конечно, не кончал, но зато до всего дошел своим умом. И какое бы ни было у меня образование, я им горжусь, потому что оно хорошее, разумное, полезное – и для меня самого, и для ближних.

– Честное слово, и я так думаю. Вы, дядюшка, исключение, вы безупречны.

– Ну, сынок, это уж ты хватил лишку. Какой же я безупречный, у меня так много недостатков… Да и кому, как не мне, знать собственные грехи и прегрешения, они у меня там – глубоко-глубоко в сердце… Даже сама донья Илюминада, эта мудрая сова, которая видит все насквозь, – даже и она не в силах разглядеть, каков я на самом деле. Люди называют меня Тигром. Ну что ж, они правы, я и есть тигр. Хоть в клетке и уже почти ручной, а все-таки тигр – тигром и умру. Так что ты уж не очень меня расхваливай – я того не заслуживаю.

Дядюшкино хвастовство вызвало у Коласа добродушно-снисходительную улыбку. Молодой человек никогда и не воспринимал этого бахвальства всерьез, несмотря на грозную молву, преследовавшую Хуана-Тигра, и на приступы его страшного гнева, свидетелем которых юноша бывал неоднократно. Свидетелем, но все еще не жертвой. И Колас возразил: