Всем срочно были выданы свинцовые бронежилеты и свинцовые подгузники. Местный царёк из-под трона вынул дозиметр переносной ДП-5А размером с полкоровы. И полцарства у него было размером с полкоровы. На личной маршрутке царской он вывозил вторую половину полкоровы, которая служила стратегическим запасом мяса для подпольного котлетного завода.
– Ты чё, ядерный реактор сюда привёз? – спросили у директора цирка.
– Да, домашний портативный ядерный реактор. До ввода в эксплуатацию считался самым надежным…
– Ах, ты, каналья! – говорили ему местные уже пучкожаберные иллюминаты, забрасывая щупальцами сомов обратно в охладитель. – Канай отсюда!
– Да кто ж знал? – всё больше шепелявил директор цирка, потому что его ротощелевой аппарат медленно превращался в ротовой аппарат майского жука, а сам он растекался по древу.
У индейца под прикрытием дуба вырос второй кулак.
– Добро должно быть с кулаками. Теперь я само добро! – сказал индеец, отлупил двоих и ушёл в сторону испарившегося моря и ядерного заката.
А Вендиго дуба дал.
Король лично вскрыл посылку с чучелом Жеводанского Зверя. На квитанции числилось: "Произведено на подпольном котлетном заводе в провинции la Gevodan".
Царственная особа уединился с чучелком. Но оно оказалось смоляное. Придворные долго отдирали короля от чучела алебардой.
– А чем он к нему прилип?
– Руками, конечно, ну, и туалетной бумагой…
Нешто
В Антарктиде полярники заказали себе с большой земли холодильник со скидкой по акции с гарантией и бесплатной доставкой. Сначала его бесплатно доставляли морем, потом на бесплатной собачьей упряжке. Причём заездили всех ездовых собак до последней, точнее, до предпоследней, так как последний маламут перекусил упряжной ремень и дал дёру, щелкая челюстями и разбрызгивая слюну, превращаясь в точку на горизонте, сверкающую на снегу, и за ним ещё долго гнались на боевом вертолете, заправленным обезжиренным тюленьим жиром, в боевых галошах, изрыгая проклятия на норвежском языке.
– Og hvordan er dette?! (перевод с норвежского: «А как это?»), – вдруг заговорил пилот, который единственный из всего дружного коллектива после вчерашнего антарктического корпоратива мог говорить, причём только на чистом норвежском.
На лету стреляли из пищали, но маламут только зря пытался увести в сторону от повествования о том, что случилось на самом деле.
Полярники поставили обледеневший холодильник на разморозку. И тут из морозильной камеры полезло размороженное Нешто с хоботами – и шасть на диван.
Нешто хватало с полок и столов различные книги, газеты и цитатники, чтобы скорее забыть унылые будни в холодильнике между горшками с кашей и китовым фаршем. Первым оно прочло житее пустынника, выпило пустырника и решило вести отшельническую жизнь среди просроченных экспедиционных консервов с тюленьим жиром. Через час оно сидело в углу дивана и штудировало атлас мира, выбирая, какие страны мира оно будет собою заселять, причмокивая при этом.
– А почему оно всех до сих пор ещё не поглотило? – заглядывали к Нешто замерзшие полярники.
– Да пойди и сам спроси!
Нешто порылось в своих воспоминаниях, и в варварской поварской книге тоже порылось. В микроволновке оно готовило себя к трудностям.
– Ерунда какая-то! – сказало Нешто, переместилось на сусальный универсальный таз, перелистнуло страницу истории и слило себя частично.
– Не трогай его, а то оно не посерет! – возмущались, одергивая зарвавшегося полярника, – а Нешто – имя собственное?
– Собственное! – донёсся голос с универсального таза.
– Ах, ты ж! – возмутилось Нешто, облизывая щупальце и перелистывая страницы разных журналов.
– В натуре! – сказало оно, открывая журнал «Юный внатуралист».
– И место ему в болотистых недрах вселенской вечности, – прокомментировало, закрывая журнал «Эхо молодежи».
После журнала «Ухо планеты» Нешто осознало, что наполнило себя пустотой.
– Хм… – булькнуло Нешто себе в восьмой подбородок, закрывая пятый томик этого нашего всего.
После фильмов Тинто, щеки на всех головах Нешто зарделись пунцовым цветом.
– Вот такое я понять не могу! – сказало Нешто и проглотило видеомагнитофон с порочной кассетой.
Потом оно надело чьи-то тапочки и получило за это в глаз, причём один-единственный.
Наконец, Нешто слезло с дивана и приготовилось принимать гостей и почести и выдуло бочку кваса в одно рыло, а второе рыло щёлкало челюстями. Смотреть на это собрался весь бомонд.
Нешто и пошло в разнос. Оно начало крушить стены и обдирать шкафы до нитки, слипаться с бомондом, успевая отращивать конечности в виде собак. Мелькали хвосты, тылы, и попы. Полярный бомонд забрасывал Нешто свинячьими головами и ледорубами.
– Не та! – сказало Нешто, поглаживая отросшую с правого боку собачью голову.
Нешто зашипело, но было встречено жаркими объятиями напалма. После обработки огнеметом из Нешто получился шашлык.
Из длинного коридора доносился топот и гомон:
– Что себе позволяет это Нешто?
– Он превращается! Сожги его!
– Ты человека убил!
– Хлопцы, хлопцы! – кочевряжилось в конце коридора Нешто.
– А почему оно так говорит?
– Оно переварило солонину!