Подумав, Айнбиндер согласился:
— Жди меня, пока я разгружусь.
«Господи! Сделай так, чтобы он не открывал багажник», — молил про себя Йошка.
У ворот фермы, где была оборудована лаборатория для испытаний «фаустов», Йошка уступил место Айнбиндеру. Как и на завод, так и сюда во двор въезжать он не мог. Вилли нанял его на время и оформлять пропуск не считал нужным. Дело представлялось хлопотным, поскольку пришлось бы обращаться в службу безопасности и проходить всевозможные проверки. Больше получаса томился Йошка в ожидании капитана, кусая от волнения губы. Наконец ворота раскрылись, выкатился «опель», Айнбиндер распахнул дверцу:
— Отдохну у Хохмайстеров, а ты поезжай домой. Йошка высадил его у красно-кирпичного особняка Ноеля, направился к пансиону фрау Штефи, но не выдержал напряжения — прижал машину к обочине, поднял капот, будто собрался чинить мотор, потом полез в багажник, словно за инструментом, и нащупал завернутые в мешковину детали. Облегченно вздохнув, он опустился на сиденье.
В саду за мольбертом сидел Франц Штефи. Клара, задрав тощие ноги, лежала в гамаке. В одной руке она держала надкусанную французскую булку, другой — ставила на патефон пластинки с военными маршами, от которых ее ненавистный супруг приходил в бешенство.
Припарковав машину перед парадным, Йошка вытащил из багажника сверток с деталями, обмотал мешковину запасной камерой, прихватил банку с сырым каучуком и направился к флигелю. У него еще хватило сил с беспечным видом воскликнуть:
— Будь я богачом, господин Штефи, я бы с ходу купил вашу картину!
Франц узнал голос денщика, однако не обернулся: ему и самому казалось, что «Сражение под Смоленском» удалось, работа шла к концу.
Когда Йошка бросил груз в угол каморки, он еле держался на ногах.
— На тебе лица нет! — прошептала Нина, встревожившись.
Сев на кровать, Йошка глазами показал на сверток. Павел размотал камеру, высыпал из мешковины на пол промасленные детали «фауста» — прицельную рамку из штампованной стали, колодку спускового механизма с кнопкой и предохранителем, чеку, стебель, головку винта, обжимные кольца для крепления гранаты к стволу, штрипки к ремню. Он поглядел на осунувшегося Йошку, поняв, каких нервов стоило ему добыть все это.
— Отдыхай, — сказал он, взявшись за ручку двери.
— Некогда отдыхать. — Йошка вскочил с постели, подставил голову под кран. — У нас есть десять тысяч наличными?
Павел отрицательно покачал головой. Нина пошла к себе, принесла кольцо с бриллиантом и золотой медальон на случай, если ювелир не даст необходимой суммы.
— Мне нужно сделать замеры и сфотографировать детали, — сказал Павел.
— Когда отправляется берлинский экспресс? — спросил Йошка.
— В двадцать с минутами.
— Нина, ты должна уехать именно этим поездом с вещами и шашкой для графа Зеннекампа. К этому времени вы успеете собраться, и я отвезу тебя на вокзал.
Почему Йошка настаивал на немедленном отъезде? Он бы не дал точного ответа. Подсказывало чутье. Айнбиндер мог проверить, правду ли сказал Йошка, когда просил машину. Да и вообще все трое понимали, что обстановка осложняется.
Через час он был у ювелира Карла Зейштейна, адрес которого давал кельнер «Альтказе» Хуго. В мастерской оказалось несколько инвалидов, предлагавших хозяину дешевенькие поделки. Когда подошла очередь Йошки, он протянул ювелиру кольцо. Брезгливо оттопырив нижнюю губу, толстяк повертел кольцо в пальцах, похожих на шпикачки, воткнул в глаз увеличительный окуляр, ковырнул пинцетом:
— Стеклышки… Сто марок…
Недолго думая Йошка перегнулся через прилавок, ухватил ювелира за воротник, притянул к себе:
— Ах ты, рыло тыловое!.. Фронтовиков грабишь?!
Сзади ободряюще загалдели инвалиды. Кто-то протянул костыль, намереваясь долбануть побагровевшего ювелира по лысине.
— Кажется, я ошибся, — придушенно бормотнул Зейштейн.
Йошка разжал кулаки. Ювелир плюхнулся на стул, долго одышливо всасывал воздух, водя жирной шеей из стороны в сторону. Фронтовики примолкли. У ювелира в конторке не было таких денег, чтобы рассчитаться за высокопробное золото и алмаз.
— Мне нужно пойти за деньгами, — отдышавшись, проговорил он.
— Пойдем вместе. — Йошка смело отодвинул барьерный засов.
— Как же я здесь все оставлю?
— Заприте кассу и успокойтесь. Никто не тронет вашего барахла. Верно, ребята?
— Валяй, — сказал один из калек.
— Сколько вы хотите за это кольцо? — спросил толстяк, с остановками поднимаясь по винтовой лестнице в свой кабинет.
— Десять тысяч марок.
Такую цену назвали специалисты в Москве, учитывая при этом, что драгоценности теперь стали котироваться менее высоко, чем до войны. В то же время им было известно, что в Баварии они стоили больше, чем в Пруссии, Силезии и Тюрингии. Принималось во внимание и еще одно обстоятельство: после Сталинграда кое-кто из дальновидных немцев понял, что наступит и такая пора, когда из всех валют самыми надежными станут золото и драгоценные камни. Пожилые люди помнили времена после Первой мировой войны, когда тысячными купюрами разжигали примуса. Понимал это и Карл Зейштейн. Однако, услышав названную сумму, простонал:
— Но дайте заработать и мне!