Хроника одного скандала

А я наконец смогла заплакать. Что бы ни говорили, мы редко скорбим лишь из-за конкретного события, без капли фальши, по какому-то одному поводу, и потому я лила слезы не только по Порции. Набрав обороты, двигатель горя, как это часто бывает, пустил экипаж рыданий по закоулкам всех моих проблем. Я рыдала от стыда и раскаяния за то, что не была для Порции хозяйкой лучше, добрее. (Стоило ли тыкать бедняжку носом в неприятность, случившуюся с ней рядом с туалетным поддоном?) Я рыдала потому, что нанесла почти фатальный — как мне тогда казалось — удар нашей с Шебой дружбе. Я оплакивала безысходность, подтолкнувшую меня к надежде на связь с нелепым типом, который собирает бейсбольные куртки. И который к тому же посмел меня отвергнуть. Я оплакивала себя как женщину, над которой издеваются в парикмахерских. Наконец, я оплакивала позорную истерику старой девы, хлюпающей носом в пустой спальне субботним вечером.

Длилось это недолго. Минут через пять самосознание, подстерегающее одиноких плакальщиков, настигло и меня. Я ощутила ритм своего плача, взмокшую шерсть Порции. А вскоре мой слезливый настрой ослаб, способность соображать окончательно мне отказала. Я включила телевизор и с полчаса, перед тем как заснуть, с совершенно сухими глазами смотрела вечерние новости.

Глава четырнадцатая

После субботнего свидания я не один день провела, вспоминая разговор с Бэнгсом и прикидывая, насколько велики шансы, что Бэнгс с кем-нибудь поделится услышанной новостью. Усыпив Порцию, я вернулась домой и за вечер написала не меньше трех покаянных писем Шебе — и все их сожгла в кухонной раковине. Тоскливый настрой вернулся ко мне с новой силой, подстегиваемый чувством вины. Кроме того, на меня навалилась масса мелких проблем со здоровьем. Стоило лечь, как правую ногу начинало крутить и дергать, отчего сон не шел вовсе. Меня замучила постоянная головная боль. Вскоре после того, как я приехала в Истбурн, на подбородке высыпали прыщи, а ногти на ногах изуродовал грибок. Совершенно очевидно, что организм таким образом реагировал на стресс, но я убедила себя, что все недуги — это возмездие за грех, кара за измену Шебе. Я еще и укрепилась в этом суеверии, когда поняла, что ни от одного из рекомендованных местным аптекарем лекарств эффекта ни в малейшей степени ждать не приходится. На Рождество один из почерневших ногтей отвалился, и я рыдала как безумная в туалете Марджори, в полной уверенности, что подхватила проказу.

На День коробочек Полли убежала из дома. Я еще гостила у сестры и сообщение Шебы получила только на следующий день, когда вернулась в Лондон. Услышав голос Шебы на автоответчике, взволнованно произнесший: «У нас тут кое-что случилось!» — я предположила самое худшее. Не буду скрывать, что вздохнула с облегчением, через несколько секунд узнав, что у Хартов исчезла дочь. Я перезвонила немедленно.

— О, Барбара! — воскликнула в трубку Шеба. — Простите за беспокойство. Все уже в порядке. Полли нашлась. Безмозглая девчонка сбежала к бабушке. Завтра я лечу за ней в Шотландию.

Шеба отправлялась за дочерью одна: Ричард должен был приглядывать за Беном. Мое предложение составить ей компанию Шеба сначала отклонила, объяснив, что старается без крайней необходимости не навязывать общество матери своим друзьям. Но мы поговорили еще немного, и Шеба заколебалась. Вдвоем все же веселее, вслух размышляла она. Да и машина пришлась бы кстати. Я в самом деле не против? Разумеется, еще раз подтвердила я, отнюдь не против.

На следующее утро, когда я заехала за Шебой, она выглядела неважно — измученное лицо, подпухшие глаза. На улице, прежде чем сесть в машину, я взяла Шебу за руку:

— Мне очень жаль…

Она слабо улыбнулась:

— Ничего. Полли перебесится, и все придет в норму. Лет через десять, уверена, мы будем вспоминать об этом как об одном из этапов ее взросления.

— Нет, я не о Полли. Мне очень жаль, что между нами так случилось… тогда, в мастерской. Боюсь, я сильно расстроилась из-за Порции.

— Ах, вы об этом, — сказала Шеба. — Не стоит вспоминать. Как ваша нога?

— Хорошо. Вот только… — Я сморщилась, удерживая слезы. — Порция умерла. Мне пришлось ее усыпить. Перед самым Рождеством…

— О-о, Барбара! — Шеба схватила меня за руки, как будто собралась обнять.

Я отстранилась.

— Да, грустно. Очень грустно, но ничего не поделаешь.

— Сожалею, Барбара.

— Ладно… — Я открыла дверцу машины. — В путь?

К Шебе я ехала с намерением все рассказать о Бэнгсе. Я понимала, что сделать это необходимо, но оказавшись рядом с ней в машине, почувствовала, как решимость меня покидает и от перспективы испытать на себе гнев Шебы наваливается слабость. Я не знала, даже как начать. Мне нужно вам кое-что сообщить, Шеба… Нет, не могу!

— Что у вас с подбородком? — спросила Шеба, наклоняясь, чтобы рассмотреть мою сыпь. — Аллергия на что-нибудь?

— Нет-нет, — буркнула я, с досадой отмахиваясь. — Это просто от усталости.

— Боже, как я вас понимаю. Сама совершенно измотана.

Я сочувственно кивнула:

— Еще бы. Наверняка напугались до смерти.