Хроника одних похорон

Тогда же Полуян, сидевший на тряской боковушке прямо напротив гроба, воспользовался случаем и с уместно печальным выражением провел рукой по крышке. Под траурными изгибами тесьмы он ощутил одну маленькую и одну довольно большую щель. Доски были шероховатыми, не знавшими рубанка. "Сколотили кое-как и тряпкой обтянули. Тут работы и на двести рублей нет", - прикинул он, взвешивая преимущества похоронного бизнеса перед бизнесом обувным.

Из конторы мелкой рысью выскочил Фридман и позвал вдову. Нужно было что-то уточнить. Вдова, оглянувшись, нерешительно пошла. Заплаканная мать, встрепенувшись, бросилась следом с видом, который бывает у людей, которым нужно кого-то охранять или за кого-то вступиться. Она догнала невестку на ступенях и проскочила в дверь прежде нее и отступившего поспешно Фридмана.

- И теперь за свое... Не разберутся без нее... не звали же скотину! раздраженно и громко пробормотала сестра жены.

Провожающие уместно потупились. Никто ничего не расслышал, тем более что родственников со стороны усопшего больше не было.

Сослуживцы отошли от гроба поглядеть венки и цветы. Полуян неожиданно для себя купил две хризантемы, расплатился крупной купюрой и долго ждал сдачу. "Она, кажется, отслюнявливает мне самые грязные деньги, противно же..." думал он.

Из конторы, широко размахивая свободной рукой, появился Лямин, несущий металлическую табличку. За ним, придерживая под руку мать, семенил Фридман с растерянно-жалким лицом. Замыкала шествие вдова, рядом с которой, дожевывая что-то на ходу, бойко шагал маленький лысеватый служащий, имевший вид человека, настолько замозоленного чужим горем, что ничего уже не может пробить или потрясти его.

Шкаликов отчего-то решил, что требуется его вмешательство.

- Какие-то проблемы? - с вызовом спросил он, загораживая дорогу служащему.

Лысеватый с удивлением поднял на него свое кроличье лицо, не прекращая жевать.

- Вы о чем? - спросил он.

- Я о том! Совесть надо иметь! - еще с большим вызовом сказал Шкаликов, напирая грудью.

- Что вы, что вы... Перестаньте, ради Бога! Все отлично, замечательно... -подхватывая Шкаликова под локоть, миролюбиво забормотал Фридман.

Вдова удивленно взглянула на него. Друг детства стушевался.

- То есть я хотел сказать: всё уладилось, - пояснил он, краснея пятнами.

"Она же знает, я сказал "отлично", не потому что отлично, а потому что... Но почему я так некстати всё делаю? Или люди не оговариваются, а проговариваются?" - мучительно размышлял он, вспоминая, что на панихиде его особенно ужасало то, что там, где у покойника должен был быть нос, покрывало лежало совсем ровно, не топорщась, а на скуле его угол был скошен и резко уходил вверх, ко лбу, на котором поверх покрывала лежала еще узкая полоска бумаги с молитвой.

Когда все подходили прикладываться, Фридман тоже подошел. Стыдясь проявить брезгливость, он неуклюже поцеловал бумажку поверх слова "упокой", ощутив губами притягивающий, расползающийся холод лба...

- Везите за мной, - сказал служащий, решительно сворачивая между двух клумб.

Здесь, за цепочкой молодых елей, начинались захоронения. Между могилами шло несколько асфальтовых дорожек, вдоль которых в канавке тянулась железная труба подтекавшего водопровода.

- Ваш участок Е-30, вот у той бетонки, левее вагончика. Там на месте все готово. Заплатите - сколько скажут, но если насчет оградки начнут заикаться, скажете: с Макаровым уже договорено, задаток дали. Ясно?

- Макаров - это вы?

- Я! - подтвердил лысеватый и, повернувшись, ушел.

На гроб он так ни разу и не взглянул. "Какой уверенный и спокойный человек - показал, сказал и - всего хорошего, - с завистью подумал Фридман. - И всё уместно, всё кстати. Разве бы я так смог? Тащился бы вместе, и мне плохо, и всем плохо".

Длинный тощий Фридман с его обостренным чувством несуразности момента, все время смотрел в землю, напуская на себя как можно более огорченный вид. Он постоянно держался рядом с матерью и вдовой, оказывая им мелкие услуги: подавал свечи, придерживал за локоть, обводил вокруг мелких лужиц и, когда они смотрели на него, потупливался и вздыхал. И всё казалось ему, что его, одногодка и друга детства, все винят и укоряют в смерти Гриши и вот-вот кто-нибудь ляпнет: "А ты-то сам почему жив?" - "Но я не видел его три месяца! Не я же вел машину!" - скажет Фридман. "Ну и что: а жив-то почему? Если из двоих кто-то должен был погибнуть, то почему не ты?"

Тележку с гробом везли Шкаликов с Леванчуком: экспедитор толкал сзади за ручку, Шкаликов направлял. "Его же, наверное, трясет там", - с любопытством думал Леванчук. Они шли быстро, и основная процессия немного даже приотстала.

Один раз навстречу попалась машина, дорога была узка, но Шкаликов упорно не посторонился, хотя мог бы, а лишь прищурился, продолжая везти каталку прямо ей навстречу. "Если зацепит - я-то отскочу, а он вывалится. Нет, ничего не будет: слишком глупо... да, точно не будет", - не без разочарования подумал Леванчук.