Хроника объявленной смерти, объявленной заранее

Габриэль Гарсиа Маркес Хроника объявленной смерти

Михаил Мишин Объяснение попытки

“Квадратура круга” — сказано про перевод.

То есть решать-то можно — решить нельзя. Написанное иноземцем доступно в полной мере лишь его соплеменникам, обитающим в пространстве-времени родного иноземного языка. Удел прочих — приблизительность, всякий перевод — версия. У англичан Шекспир навеки один, а русских Шекспиров может быть сколько угодно.

Таково дополнительное оправдание. Теперь — основное.

Больше чем полжизни назад я, не помышлявший тогда ни о каких переводах, вдруг увлекся испанским. “Вдруг” — потому что она возникла внезапно.

— Знакомься, — сказали мне, — молодая писательница. Из Барселоны.

— Ду ю лайк Ленингрэд? — находчиво сверкнул я.

— О! — с надлежащим восхищением сказала она.

И мы встретились глазами.

Забросил всё, нырнул в учебники. Друзья крутили пальцем у виска — не знали мотива. Понемногу стали возникать кастильские слова и фразы. Потом вдруг обнаружилось: могу ей что-то изъяснить на ее родном языке! (Хотя вообще-то родным был каталонский.) Она моим корявым бормотанием тщательно восторгалась — в ней гармонировали сострадание и юмор. Для самоутверждения перевел два рассказика какого-то кубинского классика. Их напечатали. Я кичился.

Жил отрезками: от ее приезда в Союз — до следующего ее приезда. В один из них она привезла повесть Маркеса. “Хроника одной смерти…”. Меня сразило. Я не выпускал книгу из рук. Дочитывал до конца и начинал с начала. Всё сошлось для меня тогда на этих страницах — язык, любовь, надежда, невозможность…

В очередной раз уезжая, она сказала:

— Может быть, переведешь?

В очередной раз оставаясь ждать ее, ответил:

— Завтра же и начну.

Оба шутили — ничего не знали заранее, и «смерть» была только словом.

А потом смерть вышла из кавычек… Слово обрело смысл: никогда.

Осталась «Хроника».

Я не мог не попытаться. Появлялись переводы: один, за ним — другой… Я принимал их к сведению и продолжал истязать себя собственным. Отчаивался, бросал, приступал снова. Наконец изнемог, посмеялся над собой и оставил вовсе.

А дальше как в романе: «Прошло тридцать лет». И начался рецидив.

Да простят эксперты и ревнители, ни на одного из русских маркесов не посягаю. Да простит подлинный и единственный — почему-то кажется, он бы понял. В любом случае одно произошло: я освободился. Кастильские слова уплывают из памяти.

Ничто не повторится никогда.

Михаил Мишин

Сердечно благодарен Юлии Борисовне Лариной за терпеливую и талантливую помощь в осуществлении этой попытки.

ММ

Gabriel García Márquez

CRÓNICA DE UNA MUERTE ANUNCIADA

Габриэль Гарсиа Маркес

ХРОНИКА ОДНОЙ СМЕРТИ, ОБЪЯВЛЕННОЙ ЗАРАНЕЕ

Перевод с испанского Михаила Мишина

РЕДАКЦИЯ ЕЛЕНЫ ШУБИНОЙ

Печатается с разрешения Stars and Movies Copyright B.V и литературного агентства Agencia Literaria Carmen Balcells, S.A.

Перевод с испанского — Михаил Мишин

Оформление переплета и макет — Андрей Бондаренко

© Gabriel Garcia Márquez, 1981

© M.Мишин, перевод на русский язык, 2012

© А.Бондаренко, оформление, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2012

ХРОНИКА ОДНОЙ СМЕРТИ, ОБЪЯВЛЕННОЙ ЗАРАНЕЕ

Любовная охота подобна соколиной.

Жил Висенте[1]

В тот день, когда его собирались убить, Сантьяго Насар поднялся в 5.30 утра, чтобы встретить пароход, на котором прибывал епископ. Ему снилось, что он шагает сквозь рощу фиговых деревьев под ласковым дождем, и какое-то мгновение во сне он был счастлив, однако проснулся с ощущением, будто с головы до ног обгажен птицами. “Ему всегда снились деревья”, - сказала мне Пласида Линеро, его мать, вспоминая двадцать семь лет спустя подробности того злосчастного понедельника. “Неделей раньше ему приснилось, что он летает в самолете из фольги, один среди миндальных деревьев, и веток не задевает”, - сказала она мне. У нее была заслуженная репутация правдивой толковательницы чужих снов, — само собой, пересказывать их ей всегда следовало натощак, — и, тем не менее, она не распознала мрачного предвестья для собственного сына не только в этих двух сновидениях, но и в других снах с деревьями, о которых он говорил ей в дни, предшествовавшие его смерти.