Хроника объявленной смерти (Cronica de una muerte anunciada)

”Не родился ещё мужчина, что был бы ему ровней”, – говорила мне располневшая и увядшая Дивина Флор, сидя в окружении детей, рождённых от других возлюбленных. “Он был в точности как отец, – возражала ей Виктория Гусман, – такой же подонок”. Но она не могла скрыть внезапного страха, вспоминая, с каким ужасом Сантьяго Назар посмотрел на неё, когда она вырвала из кролика и бросила собакам влажные внутренности.

– Не будь чудовищем. Представь, если бы это был человек.

Виктории Гусман потребовалось почти 20 лет, чтобы сообразить, с чего это вдруг мужчине, привыкшему убивать невинных животных, было так пугаться. “Пресвятой Боже! – испуганно восклицала она. – Не иначе это у него было предчувствие!” Но ко дню преступления у неё накопилось столько старых обид, что она скормила собакам и внутренности остальных кроликов, лишь бы испортить завтрак Сантьяго. Так и застал их оглушительный гудок епископского парохода, разбудивший весь городок.

Дом был старинным двухэтажным складским строением со стенами из грубых досок и цинковой двускатной крышей, на которой ястребы-урубу дожидались своей доли портовых отбросов. Его построили, когда в реку ещё заходили морские баркасы и даже океанские суда, которые отваживалась плыть через заболоченное устье реки. Когда в конце гражданских войн вместе с последними арабами приехал Ибрагим Назар, морские корабли уже не заходили в обмелевшую реку, и склад стоял пустым. Ибрагим Назар купил его, не торгуясь, чтобы устроить колониальную лавку, чего так и не сделал, и только когда собрался жениться, превратил склад в жилой дом. На первом этаже он устроил просторный зал, служивший для любых нужд; в глубине помещения была конюшня на четыре стойла, службы и просторная деревенская кухня с окнами на порт, через которые во всякое время проникало зловоние, исходящее от воды. Единственным, что осталось нетронуто, был винтовая лестница, подобранная после какого-то кораблекрушения. На втором этаже, где раньше располагались конторы таможенников, он устроил две просторные спальни, пять маленьких каморок для многочисленных детей, которых намеревался завести, и соорудил деревянный балкон, нависавший над миндальными деревьями, стоявшими на площади; на этом балконе мартовскими вечерами сидела Пласида Линеро, ища утешения в своём одиночестве. На фасаде оставалась парадная дверь, к ней вдобавок прорубили два окна, в которые вставили дубовые рамы с цельными стёклами. Чёрную дверь сделали выше и шире, чтобы проезжать внутрь на лошади со стороны старой пристани. Именно этой дверью пользовались чаще всего, не только из-за того, через неё удобней проходить в курятник и на кухню, но и потому, что так можно было прямо выйти на новую портовую улицу, минуя площадь. Парадная дверь, за исключением торжественных случаев, оставалась закрытой и запертой на засов. Однако именно там, а не у чёрной двери ждали Сантьяго Назара те, кто собирался убить его, и именно из этой двери он вышел встречать епископа, хотя ему пришлось обойти дом, чтобы выйти к порту.

Никто не мог правильно истолковать стольких мрачных совпадений. Следователь, приехавший из Риоачи, должно быть, почувствовал их, хоть и не осмелился принять во внимание; однако его стремление как-то разумно объяснить эти совпадения ясно заметно в материалах дела. Парадная дверь несколько раз упоминается с мелодраматическим названием “роковая”. На самом деле, единственное, наверное, стоящее объяснение дала Пласида Линеро, которая на вопрос ответила сообразно своим материнским представлениям: “Мой сын никогда не выходил через чёрную дверь, если был прилично одет”. Это замечание было так похоже на правду, что следователь записал его на полях, но не вынес в заключение.

Виктория Гусман, со своей стороны, настаивала на том, что ни она, ни её дочь не знали, что Сантьяго Назара ждут, намереваясь убить. Но с течением лет допустила, что обе они уже знали об этом, когда Сантьяго Назар пришёл на кухню пить кофе. Виктории Гусман рассказала обо всём женщина, зашедшая сразу после пяти попросить немного молока Христа ради. Женщина открыла даже мотивы убийц и назвала место, где они поджидали жертву. “Я не предупредила его, так как решила, что всё это пьяные разговоры”, – сказала Виктория. Однако Дивина Флор призналась мне в следующий раз, когда я зашёл к ней уже после смерти матери, что та ничего не сказала Сантьяго Назару, в глубине души желая, чтобы его убили. Что до неё самой, она не предупредила Сантьяго, потому что была лишь напуганной девчонкой, неспособной к собственным решениям; её гораздо больше ужаснуло прикосновение его руки, ухватившей её за талию, холодной и застылой, словно рука мертвеца.