Хромой пастух

«На море сумеречные ламуты».

«Легкие лодочки понесем с собой».

«Там некуда идти. Там все на краю кончается».

«Нигде ничего не кончается, — строго сказал у рта мохнатый и сплюнул. — Идешь, идешь, думаешь, правда все кончилось, за тем поворотом уже ничего нет, а там опять тунгусы и чюхчи».

Второй засмеялся: «Это хорошо. Будем брать ясак».

Перекрестил грудь, рот грешный. «Диких везде много, каждого приведем под шерть».

Кутличан уже знал: понесешь таньга ясак — возьмут под защиту.

Таньга засмеялся: «С нами пойдешь».

27.

А куда идти?

Не мог уснуть ночью.

С одной стороны обрыв в нижний мир, с другой — гора в мир верхний.

Из горы белый пар идет, снег всегда тает, трава не растет. Под обрывом вообще никого не видно, только дети мертвецов балуют. Мир маленький, ясный. У рта мохнатый не понимает, что мир действительно заканчивается с одной стороны темным лесом, с другой — ледяным морем. А пойдешь в обход — непременно встретишь алайев, они свои. Шоромбойских мужиков встретишь, когимэ, черных как вороны. Никаких чужих, только свои. Пусть сердитые, но свои. К восходу встретишь ходынцев, дальше чюхчи. К этим Кутличан не хотел. Они живут во льдах под горой в верхний мир. У них олешки попьют морской воды — шерсть станет густой, зимой не мерзнут. На плече у каждого сидят невидимые духи — нехорошо всматриваются. Ой-ой-ой, не пойду в сторону чюхчей. У алайев, у дудки-омоков, даже у каменных людей, называют себя ходейджил-омоками, духи мягче. Они ловят олешков, прозрачных как тень, охотятся на рыб и лосей. Если удачная охота у нижних духов, всем родичам в среднем мире будет хорошо.

А в сторону леса дикие уяганы живут, за ними долганы и кукугиры.

Ой-ой-ой, Кутличан, не ходи к кукугирам. И к уяганам не ходи, сказал себе, копьями закидают. Нымчанов не зови, не верь нымчанам, бойся мужиков шоромбойских. Мир маленький, светлый, а если станет темно — костры юкагиров осветят сендуху. Это только кажется, что пусто. Куда ни пойдешь, наткнешься на тунгуса, каптакули и фугляды могут встретить, у моря чуванцы, называют себя шелагами. Снег падает, закрывает одинокий нартенный след. У самой кромки льда адяны едят нерпу. Вот и весь мир, все свои, некоторых всю жизнь не видишь, а все равно знаешь: тут они, просто откочевали в другую сторону. Конечно, можно пойти на закат. Ой-ой-ой, Кутличан, не надо на закат, на закате пуягиры, там негидальцы, с глазами маленькими, оранжевыми, как морошка. Вся сендуха открыта алайям от горы в верхний мир до обрыва в мир нижний. Зачем шаман сказал: «Это теперь новый народ встретите»? Подпрыгивал на одной ноге, тряс кожаным мешочком: «Это нашего покойного шамана кости, что предвещают?» Сам себе ответил: это они новый народ предвещают. «Конца не будет новому народу — так его много». Сендуха, как черными пятнами, покроется чужими. У рта мохнатые, в бородах.

Мир такой маленький. В нем так удобно, в нем все свои.

Ну, со стороны нижнего мира, конечно, выглядывают дети мертвецов, бросают камни в красного червя. Ой-ой-ой, Кутличан, убили красного полосатого червя. По сендухе бродит черный Корел — дед сендушный босоногий. Ой-ой-ой, Кутличан, уже не бродит, убили брата названого, голова Корела висит на воротах, думают — медвежья. В стороне нижнего мира тунгусы Носуга и Ириго входят в полог Ичены. Ой-ой-ой, Кутличан, убили Ириго, а его брат спрыгнул с ума. Там отец Ичены нарту ведет на березовых полозьях, ставит ровдужную урасу. Ой-ой-ой, Кутличан, и старого дудки-омока убили. Был такой тихий, уютный мир, все знали, кого и за что убьют. Зачем пришли чужие? Зачем так много чужих? Зачем таньга? Я с алайями жить хочу, с дудки-омоками. Воином хочу быть. Тяжелое поднимал — не сломался. Бегаю быстро, прыгаю высоко. Ой-ой-ой, прижался к теплой ровдуге: подрезали сухожилия мне. Это раньше бегал так, что трава под ногой еще не примялась, а я уже поднимал другую ногу.

Зачем чужие?

Откуда?

28.

Утром проверил силы — взял лыжи, стоявшие у дверей.

В мире живу, хорошей пищей питаюсь. Надел легкие широкие лыжи, подбитые мехом выдры. Далекий лес редкий будто нарисован морозом, снег белый, медленный. Как китовые пластины раскрашены нежные полосы в небе. «Лыжи, лыжи, куда несете меня подобно верховому оленю?»

Звезды проглядывают сквозь небесный огонь.

А в небе луна. Смотрит полуобернувшись, как девушка Ичена.

«Эмэй, — сказал ласково. — Не дух я, не могу подняться по дыму костра, посмотри на меня, это я пришел».

Не услышала, не посмотрела.

Мир совсем маленький, а куда идти?

У рта мохнатые уговаривают: с нами пойдем.