Хранить обещания

— Кэти, — сказал Лэндолфи, по-прежнему не открывая глаз, — я не хочу тебя обижать, но скажи: тебе-то какая разница? Когда мы вернемся домой, ты напишешь книгу, станешь известной, будешь признана лучшей журналисткой. А Программа эта... тебе действительно небезразлично, что станет с ней ну, скажем, лет через двадцать?

Он бил в больное место: Кэти ни от кого не скрывала, что, невзирая на то, чем завершится наш полет, намерена получить Пулитцеровскую премию. Более того, она пыталась скрыть свое отношение к людям, добровольно подвергшим себя многолетнему заточению ради «собирания камешков», но за три года, проведенных в крошечных скорлупках кораблей, мы достаточно хорошо узнали друг друга.

— Да, — ответила Кэти, — разницы мне действительно никакой. Потому что через двадцать лет Программы просто не будет! — Она испытующе оглядела нас — изучить эффект, произведенный ее словами, — и, увидев саркастическую усмешку Айсмингера, продолжила:

— Наша экспедиция обошлась в кругленькую сумму, а ради чего?

Думаете, налогоплательщиков интересует погода на Юпитере? Что мы увидели — камушки да облака газа? Это все игрушки для яйцеголовых!

Катрин говорила бесстрастно и несколько снисходительно, не переставая при этом мило улыбаться. К концу ее речи в глазах Виктора загорелся огонек скрытой ненависти. Я сел и задумался. Таких слов о Вселенной мне слышать еще не доводилось: ее называли «огромной», «чарующей», «бесстрастной» и даже «ужасной». Но «скучной» — никогда.

В итоге Виктор все-таки сдался и прочел текст — только чтобы от него наконец отвязались. Кэти была в восторге и три дня возилась с кассетами, не переставая на все лады расхваливать (естественно, не без злого умысла) «чудесный голос диктора». 24-го утром она передала свой репортаж на борт «Зеленой ласточки», а оттуда его ретранслировали в Хьюстон.

— Это станет гвоздем вечерней программы! — гордо заявила Кэти.

Вот так мы встретили в космосе наше третье Рождество. Работа на Каллисто, да и вообще в системе Юпитера была практически завершена. Экипаж, не скрывая радости, готовился в обратный путь, поэтому во второй половине дня все дружно решили отдохнуть. Айсмингер достал карты, мы уселись за стол и начали игру, сопровождая ее неспешными разговорами — в основном, конечно, о том, чем каждому хотелось бы заняться по возвращении на Землю.

Кэти рассказала о своем детстве в Орегоне и о пляже неподалеку от ее родного городка. Закончила она так:

— Как бы мне хотелось опять прогуляться по этому пляжу! Желтый песок, синее небо...

И тут Лэндолфи нас удивил: он поднял глаза от дисплея компьютера, надолго задумался и вдруг сказал:

— Знаешь, Кэти, я бы тоже очень хотел прогуляться по пляжу... вместе с тобой.

Виктор, в отличие от беспечных картежников, занимался серьезным делом: он разрабатывал новый двигатель, способный, по его расчетам, доставить корабль от Земли до Юпитера всего за несколько недель. Это служило Лэндолфи чем-то вроде хобби: Виктор все еще надеялся достичь звезд. Но время от времени он поднимал глаза от дисплея и украдкой бросал взгляд на Кэти. А та сегодня была особенно хороша.

Перед ужином мы посмотрели кассету с рождественским репортажем. У Кэти действительно получилось здорово, и когда экран погас, некоторое время еще царила полная тишина. Герман Селма и Эстер Кроули тоже зашли к нам полюбопытствовать. (Кстати, по ходу репортажа создавалось впечатление, что на Каллисто опустился только один корабль; на самом же деле их было два. «Почему?» — спросил я у Кэти. «Понимаешь, — ответила она, — этот мир такой чужой. Один корабль здесь — все равно что Дух Человеческий, а два корабля — просто два корабля».) Мы выпили за Виктора, а потом за Кэти. Как вскоре выяснилось, почти каждый из нас припас к этому вечеру бутылочку. Мы пели и смеялись, потом кто-то включил музыку и начались танцы — фантастические танцы, ибо сила тяжести, не превышавшая сотой доли земной, позволяла выделывать чудеса.

Мардж Абюшон, которая оставалась на орбите, передала нам сверху привет и поздравления, а затем сказала, что, по сведениям из Хьюстона, работа Кэти принята «весьма доброжелательно». В переводе с официального языка это означало, что начальство ни к чему не придралось. Впрочем, нам и так было известно: кто-то на самом верху настолько уверен в Кэти, что все ее материалы прямо из Хьюстона идут в эфир, создавая для зрителей видимость прямой трансляции.

Катрин к этому времени уже выпила немного больше, чем следовало бы, и не скрывала злорадного торжества:

— Наш последний репортаж — самый лучший! Никто и никогда его не переплюнет!

Эту фразу решили считать еще одним тостом. Лэндолфи взял свой бокал и, кивнув Кэти, осушил его до дна.

К сожалению, праздник продолжался недолго: система жизнеобеспечения нашего модуля не рассчитана на такое количество народу. (К слову сказать, даже для основного корабля шестерых будет многовато.) Мы уже собрались расходиться, но напоследок Кэти удивила всех. Она встала, подняла свой бокал и тихо произнесла:

— За Франка Стейница. И за его экипаж.