Храмовый раб

Так началась новая жизнь Макса. Он убирал классы, прислуживал за обедом и сидел за спинами учеников, выполняя роль «подай-принеси». Считая себя очень продвинутым, парень пришел в полное недоумение, когда узнал, что местная математика основана на шестидесятиричной системе, отчего у него случился натуральный заворот мозга. Зато теперь он понял, почему в часе шестьдесят минут, а в круге триста шестьдесят градусов. Древние вавилоняне постарались, а потом всем лениво менять было. Все было кратно трем, двенадцати и шестидесяти, что было очень странно для человека, привычного к десяткам и сотням. Тем не менее, местные грамотеи умудрялись умножать, делить, возводить в степень и извлекать корни. Более того, они тут квадратные уравнения решали. Если бы Макс был настоящим попаданцем, то, сковав булатный клинок и отоварив всех местных эльфийских принцесс, он непременно, по законам жанра, должен был бы внедрить десятеричную систему на основе арабских цифр. Ибо так единственно верно. Но наш герой давно уже жил реальной жизнью и понимал, что выдавливать клинышки на мокрой глиняной табличке гораздо удобнее, чем попробовать что-то написать на ней. Тем более, что бумаги и чернил тут в помине не было, а глины как раз было завались. Ну и на десерт, письменность и науку вообще, людям даровал великий бог Энки, а потому попытка пошатнуть основы тянула на обвинение в богохульстве. А тут почти все статьи уголовного кодекса заканчивались словами «он должен быть убит». Причем казней было около тридцати видов, и они назначались, исходя из настроения судьи и потребностей горожан в шоу. Что самое странное, так это то, что за взлом чужой двери казнили, а за убийство крестьянина — штрафовали. Ну и правило «око за око» и «зуб за зуб» было не красивой фразой из Библии, а прямой цитатой из законов царя Хаммурапи, которые тут копировали все, кому не лень, признавая за эталон мудрости. Авторитет этих законов был так высок, что в одном из походов эламиты утащили из Вавилона черный камень с клинописным сводом в Сузы, где его позже откопали археологи и выставили в Лувре (вниз по лестнице и налево до конца, если кому нужно почитать в оригинале). С эламской письменностью было понятней. Она была слоговой, и всего в ней было около ста сорока знаков. Средний аншанский шкет осиливал эту науку за четыре года, а потом лихо тыкая палочкой в мокрую глину, давал повод мамке гордиться продвинутым сынулей. Ибо знание грамоты тут было покруче, чем красивая прическа. Это был билет в сытую жизнь. Данную несложную истину Макс понял мгновенно, как понял из загадочных слов Халти, что его сюда не сослали полы мести, а дали реальный шанс. Поскольку посадить за парту (тут не было парт) взрослого лба с рабской прической рядом с детьми уважаемых горожан было немыслимо, ему пришлось крутиться самому. Весь свой крошечный досуг Макс тратил на повторение увиденного, и месяцев через шесть он осилил местный алфавит и уже мог что-то накарябать на глиняной табличке, тыча в нее стилусом. Благо грамматики как таковой, запятых и деепричастных оборотов тут вообще не было. К мелочам никто не придирался, написано понятно, и ладно.

Еще одним фактом, убедившим Макса в том, что рождение в двадцать первом веке не делает его автоматически умным, было знание языков. Какой-нибудь наемник-перс, вроде знакомого ему Ахемена, помимо родного наречия обязательно знал эламский и аккадский язык, на котором говорило все Междуречье. Аншанский купец, водивший караваны, вдобавок к этим двум, говорил на арамейском (языке Христа), языке урартов (предков армян) и индусов-дравидов с юга современного Пакистана. Все это человеку, закончившему среднюю российскую школу, где за десять лет можно было выучить только фразу «Ландон из зе кэпитал оф грейт Британ», понижало самооценку до уровня плинтуса.