Храм Темного предка

– Он меня совратил, обольстил! – крикнула она напиравшей на нее толпе. – Он обошелся со мной словно с блудницей! Глухой и немой мой любовник Дауд! Он со мной спал тайком от жены! Я убила его из ревности! Да, я хотела прикончить и его жену с отродьем! Я не желала делить его с ней! Он мой, и только мой, Дауд Шахрияр! – Она топнула ногой и внезапно, избитая и страшная, начала приплясывать, хрипло напевая: – Был в косе твоей цветок или был бутон? Было это наяву или то был сон? Ты взгляни хоть краем глаз, улыбнись хоть раз, чтобы в сердце родилась песня… а не стон![20]

– Люди, да она сумасшедшая! – крикнул участковый, пряча револьвер в кобуру. – Успокойтесь! Следствие во всем разберется! А за самосуд последует каждому уголовное наказание по закону!

В справке из архива, присланной советнику Абдулкасимову, значилось имя убийцы – Айнур Имин Кашгари Хислат. Младшая и единственная сестра Дэв-хана, казненного гоминьдановцами после подавления уйгурского восстания в Синьцзяне.

Абдулкасимов вновь внимательно перечитал текст. Айнур, сестра басмача, вместе с некоторыми высокопоставленными уйгурами в 1934 году ушла от китайских войск на территорию СССР и год провела в фильтрационном лагере, где у нее на свет появился сын. По данным НКВД, от случайной связи с бывшим телохранителем. Из-за младенца ее выпустили из лагеря, и она переезжала с места на место, перебиваясь поденной работой. В 1939 году она с сыном появилась в Караколе. Во время следствия и суда она твердила: «Я убила Дауда Шахрияра и пыталась прикончить его жену и ребенка из ревности. Мы с Даудом были тайными любовниками». Но соседи Шахрияра подвергали ее слова сомнению: какую любовницу мог иметь молодой глухонемой фотограф, лишь недавно женившийся с великим трудом на соплеменнице? Ведь не каждая женщина согласится стать женой калеки. Никто из соседей никогда не видел Дауда и Айнур вместе. Она появилась внезапно, подобно злому горному духу, той страшной ночью, неся с собой смерть и огонь. Соседи обвиняли Айнур во лжи. Но следствие так и не установило иного мотива для ее дикой расправы над Даудом и его семьей. А сама Айнур до конца отстаивала версию любовной связи и ревности.

Жена Дауда и его ребенок выжили, по этой причине приговор Айнур оказался более мягким, чем ожидалось: ей дали десять лет лагерей, учитывая ее положение матери-одиночки. Ее малолетнего сына отправили в детдом. Отмотав полный срок, Айнур вернулась из колымского лагеря и разыскала в детдоме сына. Затем следы ее и внебрачного ребенка затерялись.

Советник Абдулкасимов перечитал абзац о потомке Дэв-хана.

Провел рукой по лицу. Резко поднялся с вращающегося кресла. Расстегнул воротник рубашки, ослабил галстук. Сейчас бы его никто не сравнил с якудзой из манги. Но обуревавшие его чувства вряд ли кто-то бы разгадал. Советник Абдулкасимов с детства умел владеть собой.

Глава 25 Стул

На стук полковнику Гущину никто не ответил, хотя он терпеливо ждал. Из-за забора виднелась среди крон крыша зимней дачи. Кругом царила мертвая тишина. Гущин снова громко забарабанил в калитку – оглохла старуха-процентщица или на унитазе задремала? И внезапно… калитка, заскрипев, подалась. Ее не заперли изнутри. Гущин зашел на участок. Прямо к нему по заросшей травой дорожке боком скакала ворона. Еще три птицы с шумом и карканьем вспорхнули из травы. Полковник Гущин остановился.

Юлия Осмоловская лежала на земле у садового кованого столика в черной луже густой запекшейся крови. Рядом с телом валялся железный садовый стул. Гущин приблизился к телу на негнущихся ногах. Он разом взмок под пиджаком. Голову и лицо Осмоловской разбили сильными ударами. Парик ее съехал набок. В редких седых волосах вдовы Гущин увидел сгустки крови и осколки костей черепа. Вместо вытекшего правого глаза зияла рваная рана-дыра.

На вдове были спортивные брюки, розовая толстовка, разношенные скособоченные балетки люксового бренда с монограммой. На ее правом запястье тускло блестел золотой браслет, в ушах серьги. Скрюченные пальцы вдовы мертвой хваткой вцепились в траву. По окровавленному изуродованному лицу ползали осенние мухи.

Гущин нелепо взмахнул рукой, отгоняя мух, и они роем закружились вокруг него в смертельном танце. Он глянул на стул, на котором сидел в прошлый раз. Он двигал его тогда, усаживаясь, и помнил – стул легкий и одновременно увесистый. На спинке стула запеклась кровь. Передняя ножка – металлический штырь – тоже сильно окровавлена. Гущин низко нагнулся над трупом: увидел на нижней челюсти старухи и на ее губах следы грязи.

Он медленно распрямился. Вспышка! Вся картина убийства всплыла перед ним словно наяву. Матрица кошмара…