Хотеть не вредно!

— Куда? Из Москвы не уезжают.

Я уверена до сих пор, что жизнь надо начинать с дороги, но по нынешним временам это, конечно, отжившая романтика. Через год Женька окончил университет, продолжая служить в фирме, куда определился еще студентом, женился, родил сына и успокоился. Должно быть, повзрослел, это нормально.

По инерции вспомнился еще один юноша совсем другого поколения, моего. Я первый год жила в Москве и часто встречала его в автобусе. Мы не были знакомы, никогда не разговаривали, но с любопытством поглядывали друг на друга. Однажды он заговорил. Наша беседа началась на остановке автобуса, мы ее продолжили в пути и потом еще долго стояли у метро. Это было только однажды, но запомнилось крепко. Юноша был мне ровесник, но казался юным стариком. Он говорил о скуке и предсказуемости жизни, о продажности всего в мире, об отсутствии идеалов. Возможно, для конца семидесятых это вполне закономерные настроения, но я-то еще не растратила свой романтический энтузиазм, вывезенный из родного поселка! Я спорила с доморощенным Онегиным весело, задорно. Он с большим интересом, даже каким-то изумлением слушал меня и к концу разговора, если не согласился со мной, но зауважал за мою убежденность и веру в лучшее будущее и прекрасное назначение человека. С усмешкой скорее одобрительной, нежели саркастичной, мой оппонент заметил:

— С такими, как ты, только коммунизм строить.

Меня удивил такой вывод: ну при чем здесь коммунизм? Но важно было то, что его пессимистическая теория после встречи со мной теряла цельность. Она не рассыпалась, но поколебалась изрядно. Ему было интересно слушать меня, а главное — он поверил в мою искренность. Ох и дура же я была. Конечно, с такими, как я была тогда, только и остается, что коммунизм строить! А чем я лучше сейчас?

Все это вспомнилось здесь, в стенах школы, которая воспитала меня в идеалах дружества и служения, соборности, если хотите. У Женьки этого не было, очевидно, да и у того несчастного юноши, который излил душу совершенно чужому человеку…

Навестив маму, я вернулась домой и застала сестру повеселевшей: Сережа ей позвонил. Он прячется у кого-то, взял больничный, лечит ногу. Уверяет, что ничего серьезного. Приходить не велел, обещал сам появиться, когда это будет безопасно. Только мы сели посмотреть душераздирающую мелодраму под названием "Волчица", как в дверь постучали. Вопросительно взглянув на меня, Ленка пошла открывать. Я невольно встрепенулась, ожидая чего-то. А вдруг?.. Вернулась Ленка с кислой миной:

— Мой бывший явился. Я с ним не разговариваю, если хочешь, выйди к нему, он на кухне. Саша так тебя ждал, хотел с тобой обсудить наши отношения. Думает, ты ему поможешь.

Я тяжело вздохнула и поплелась на кухню. Саша скорбно сидел на краешке табуретки и смотрел в стол. Я предложила ему чаю, он с готовностью согласился, сохраняя все то же трагическое выражение. Саша был бы вполне привлекательным мужчиной, если бы не лицо давно пьющего человека. Он рукастый, прекрасный автомеханик, человек с шукшинской изюминкой. Однако он сделал свой выбор и потерял Ленку, как бы не скорбел по этому поводу и не раскаивался. Впрочем, немного поговорив с Сашей, я поняла, что его вполне устраивало двоеженство, и, как большинство мужчин, он не видел в этом ничего особенного. Котлеты отдельно, а мухи отдельно. Главное, что его хватало на две семьи, во всех смыслах. И чем, собственно, я могла ему помочь? Ленка уже все решила. Я так и объяснила Саше.

— Ты не ходи сюда больше, не трави душу. Авось, и у тебя все наладится, не грусти.

Он покорно кивнул и направился к выходу. Ленка не соизволила даже выглянуть в прихожую. Впрочем, за что боролись, на то и напоролись, Саша это, кажется, понял.

Мы предались, наконец, наслаждению мелодрамой с ее жгучими страстями. Когда показали героя — роскошного мачо, я заерзала на диване. Чужая история любви причудливо преломлялась в моем восприятии и накладывалась каким-то макаром на мои переживания. Не выдержав пытки чужими страстями, я вскакиваю с дивана. Ленка удивленно спрашивает:

— Ты куда?

Я уже мечусь в поисках пальто и обуви.

— Не могу больше! Я должна пойти к Зилову и окончательно все выяснить. Если у него женщина и он сейчас с ней, то гордо уйду и больше не вернусь. Все будет ясно, как день, и нечего дергаться. Но мне надо видеть его хотя бы еще раз!

— Поздно уже, — слабо возражает сестра. — Хочешь, пойдем вместе?

— Нет-нет, так мы привлечем внимание. Я одна. Не бойся, не в первый раз.

И подумала: бегаю, как девчонка, на ночные свидания без всякого уважения к собственному возрасту и положению. А ему хоть бы что: не пришла и не надо. Сам и шагу не сделает навстречу, еще и на свидания не является. Боже, как я низко пала!