Хорт – сын викинга

В самую скверную погоду, даже когда шел снег, на «исланд-камне» появлялись две светлые точки. Поворачивая устройство вокруг оси, добивались, чтобы точки на обратной стороне кристалла светились одинаково ярко. Таким способом опытный кормчий определял, где находится солнце, а руны указывали на стороны света. Помимо этого, по приспособлению определяли еще и время в течение светового дня. Кроме рун на диск были нанесены насечки, чтобы курс корабля можно было определить как можно точнее. Увы, это устройство действовало только с весны по осень, но зимой никто и не рисковал выходить в Варяжское море из-за грозных бурь и штормов и короткого дня, ведь темное время суток мореплаватели обычно пережидали на берегу.

От нечего делать Морав занялся рыбной ловлей. Он сидел на корме рядом с кормчим, и ему доставались все соленые брызги, которые поднимал ветер и гребцы своими длинными веслами. Но юноша умел терпеть, поэтому старался не обращать внимания на неудобства, благо Рогволд, видимо предполагая, каким путем хоробры будут добираться до места назначения, отдал ему свой плащ, в котором бродил по лесу в ненастье. Его сшили из тонкого и прочного полотна, пропитали варом. Он был очень удобен в носке – длинный, с капюшоном и непромокаемый. Этими плащами обычно пользовались рыбаки.

Благодаря своим большим познаниям волхв готовил для таких плащей особый водоотталкивающий вар. Он представлял собой горячую смесь очищенной особым способом ворвани, воска, масла из сосновой живицы и выжимки из духмяных травок, которые забивали отвратительный запах прогорклого рыбьего жира. Плащ получался легким, он не пропускал ни единой капли воды даже во время ливня, но чересчур сильно шуршал, поэтому скрадывать в нем зверя было невозможно. Однако для рыбаков он был незаменим.

В сумке Морава, которую он взял с собой, кроме разных бодрящих зелий и целебных мазей находился и моток прочной нити с крючками. В качестве наживки юноша приспособил вяленую оленину, порезав ее на длинные тонкие полоски. Еды у него было немного; Морав надеялся на попутную добычу. К тому же вяленая оленина хорошо поддерживала силы.

Поначалу рыбалка не заладилась. Морав ощущал на себе насмешливые взгляды хоробрых, но не подавал виду, что ему это неприятно. Рыба в Варяжском море чаще всего ходила косяками, поэтому нужно было терпеливо ждать удачи. А она должна прийти обязательно, Морав в это верил. Хотя бы потому, что осенью к берегам (а корабль хоробрых прижимался ближе к берегу) подходила очень ценная и вкусная рыба-пестрянка, или лакс[55], как ее называли викинги. Вообще-то любую рыбу русы называли цивс, но на рыбалке никогда это слово не произносили из опасения вернуться без улова.

Тем не менее оно было произнесено кем-то из гребцов. Видимо, Морав им не приглянулся, и они решили над ним зло подшутить.

Лучше бы хоробры этого не делали. Взбешенный Морав прикусил нижнюю губу до крови, но даже не посмотрел в сторону гребца, не желающего ему удачи, который краем глаза наблюдал за реакцией новичка.

Морав подобрался, словно перед прыжком в ледяную воду, и тихо, едва слышно, запел длинную и тягучую песнь древних рыбаков, предков русов, считавшуюся самой сильной волшбой во время рыбалки. Прежде юноша никогда так не поступал и уже немного подзабыл ее – рыбы в тверди всегда было вдоволь, однако русы предпочитали дичину, – но слова древней песни-молитвы сами полились из его гортани и начали медленно растекаться над водой. День выдался на удивление тихим – похоже, к вечеру могло заштормить, – поэтому время для рыбалки Морав выбрал более чем удачное.

Редвальд внимательно посмотрел на юношу, почему-то нахмурился, но промолчал. Видимо, мотив древней песни ему был знаком и пробудил в нем не очень приятные воспоминания.

И клев начался! Да еще какой! Похоже, песнь-волшба повернула в сторону лодьи большой косяк пестрянки; рыбы было столько, что она, резвясь, десятками выпрыгивала из воды по курсу лодьи и судно словно плыло по серебряной дорожке из рыбьих тел. Спустя недолгое время у ног Морава уже лежала кучка лакса, притом крупного и жирного. Хоробры были сильно удивлены его успехами на поприще рыбной ловли, однако и не подумали похвалить новичка даже на привале, когда каждому досталось по половине большой рыбины, которую испекли над костром.

Но юноша отнесся к этому небрежению спокойно. Он уже понял, что хоробры привыкли ценить товарища, сообразуясь с его заслугами. Ловля рыбы ни в коей мере не относилась к достоинствам воина; ее и дурак мог поймать. Лишь Редвальд, глядя на успехи новичка, в мрачном удивлении покачал головой. Видимо, он был единственным из хоробрых, кто понимал, что дело совсем не в удаче Морава, а кое в чем ином.