Хорошо быть тихоней

Я бы рассказал тебе об этой ночи, но многого не помню. Всё это — безумное ошеломление. Я знаю, что её парень сказал, что это не его ребёнок, но моя сестра знала — его. И я знаю, что он порвал с ней прямо на танцах. Моя сестра больше никому об этом не рассказывала, потому что не хотела, чтобы эта новость распространялась. Единственные люди, которые знают об этом, — это я, она и он. Она запретила рассказывать об этом ещё кому-либо. Никому. Никогда. Я сказал сестре, что через какое-то время она вряд ли сможет это скрывать, но она ответила, что не позволит этому зайти так далеко. Так как ей восемнадцать, она не нуждается в разрешении матери и отца. Всё, что ей нужно — присутствие с ней кого-нибудь в следующую субботу в больнице. И этим человеком буду я.

— Хорошо, что я уже получил водительские права.

Я сказал это, чтобы рассмешить её. Но она не засмеялась.

С любовью, Чарли.

23 февраля 1992

Дорогой друг,

Я сидел в приёмной больницы. Я пробыл там уже около часа. Не помню точно. Билл дал мне новую книгу, но я не мог на ней сосредоточиться. Наверное, тому есть причина.

Потом я попытался почитать журналы, но, опять же, не смог. Не то чтобы в них говорилось, что люди едят. Там были одни обложки. И на каждой — улыбающееся лицо. И всякий раз на обложке была женщина с таким глубоким декольте, что была видна ложбинка груди. Я спросил себя, хотели ли эти женщины так сняться, чтобы выглядеть красиво, или это было частью их профессии. Я задался вопросом, есть ли у них выбор, если они хотят стать успешными. Просто не мог выкинуть эту мысль из головы.

Я практически смог представить себе фотосессию, и как актриса или модель после неё идёт со своим парнем «перекусить». Видел, как он спрашивает её, как прошёл день, и как она не придаёт этому особого значения, или, может быть, если это была её первая обложка журнала, как она рада тому, что начинает становиться знаменитой. Видел этот журнал на прилавках, и как на него смотрит много незнакомых глаз, и как некоторые думают, что это важно. И как какая-нибудь девчонка вроде Мэри Элизабет будет злиться на эту актрису или модель с глубоким вырезом, такую же, как и другие актрисы и модели, в то время как фотографы вроде Крейга будут смотреть только на качество фотографии. И ещё, думаю, найдутся какие-нибудь мужики, которые купят этот журнал и будут на него мастурбировать. И я задался вопросом, что об этом подумает актриса или её парень. А потом подумал, что пора бы мне уже перестать думать, потому что сестре это никакой пользы не приносит. Тогда я начал думать о своей сестре.

Я подумал о том, как она и её друзья накрасили мне ногти, и как ей это сошло с рук, потому что брата тогда не было дома. И о том, как она разрешала мне брать своих кукол, чтобы придумывать сценки, и как разрешала смотреть по телевизору всё, что мне захочется. И как когда она начала становиться «юной леди» и никому не разрешала на себя смотреть, потому что думала, что толстая. Хотя на самом деле она толстой не была. Вообще-то, она была очень красивой. И как её лицо стало совсем другим, когда она поняла, что парни считают её симпатичной. И насколько иначе она выглядела, когда ей впервые понравился парень, который не был изображён на постере на её стене. И каким было её лицо, когда она поняла, что влюбилась в этого парня. И потом я задался вопросом, каким будет её лицо, когда она выйдет из этих дверей.

Именно сестра рассказала мне, откуда берутся дети. И именно сестра посмеялась надо мной, когда я спросил, куда они потом деваются.

Подумав об этом, я заплакал. Но я не мог позволить, чтобы меня кто-то увидел, потому что тогда мне могли бы не разрешить отвезти её домой и позвонили бы родителям. А я не мог допустить этого, ведь сестра на меня рассчитывала; впервые на меня кто-то рассчитывал. Когда я понял, что впервые заплакал с тех пор как пообещал тёте Хелен не плакать по пустякам, мне пришлось выйти на улицу, потому что я больше не мог этого скрывать.

Наверное, я долгое время просидел в машине, потому что сестра, в конце концов, нашла меня там. Я курил без остановки и тихонько плакал. Сестра постучала в окно. Я опустил его. Она с любопытством посмотрела на меня. Потом её любопытство сменилось негодованием.

— Чарли, ты куришь?!

Она так рассердилась. Невозможно передать, насколько.

— Поверить не могу, что ты куришь!

Тогда я перестал плакать. И рассмеялся. Потому что из всего, что она могла бы сказать, выйдя оттуда, она выбрала тот факт, что я курю. И рассердилась из-за этого. Я знал, что если сестра злая, её лицо не сильно изменится. И она будет в порядке.

— Я расскажу всё маме с папой, знаешь?

— Нет, не расскажешь.

Боже мой, я смеялся и не мог остановиться.

Сестра на секунду задумалась. Мне кажется, она обдумывала, почему не расскажет об этом маме с папой. Как будто она вдруг вспомнила, где мы, что только что произошло, и какой сумасшедшей была наша беседа, учитывая всё это. И она засмеялась.