Хорошо быть тихоней

Пока мы отсиживали положенные часы, мистер Харрис нисколько нас не третировал. Разрешал читать, делать домашнее задание, переговариваться. Не такое уж суровое наказание, особенно если у тебя нет привычки усаживаться перед телевизором сразу после уроков или переживать насчет дисциплинарных взысканий с занесением в личное дело. Я тут подумал, может, это туфта. Насчет занесения в личное дело.

В первый же день Брэд подошел и сел рядом со мной. Вид у него был унылый. Понятное дело, на него столько всего обрушилось, когда он опомнился после драки.

– Чарли.

– Ну?

– Спасибо тебе. Спасибо, что успел их разнять.

– На здоровье.

Вот и поговорили. Больше я ему не сказал ни слова. А сегодня он уже ко мне не подсаживался. Вначале я от его слов как-то опешил. А потом до меня, кажется, дошло. Я бы тоже не захотел, чтобы мои друзья проучили Сэм, если мне не дозволено ее любить.

Когда я в первый день вышел на улицу после отбытия наказания, меня поджидала Сэм. Как только я ее заметил, она улыбнулась. Я остолбенел. Не поверил своим глазам. Затем она перевела взгляд на Брэда и облила его холодным презрением. Брэд попросил:

– Скажи ему, что я виноват.

А она ему:

– Сам скажи.

Брэд отвел глаза и поплелся к своей машине.

Сэм подошла и взъерошила мне волосы: – А ты, я слышала, настоящий ниндзя.

Кажется, я кивнул.

Она подбросила меня до дому в своем пикапе. А по дороге высказала все, что обо мне думает после моей выходки. Объяснила, что они с Мэри-Элизабет – закадычные подруги с незапамятных времен. Даже напомнила, что Мэри-Элизабет ее поддерживала в самую тяжелую пору, когда Сэм пережила то, о чем рассказала мне на рождественской тусовке, подарив пишущую машинку. Не хочу повторять ее слова.

Короче, Сэм сказала, что я, поцеловав ее вместо Мэри-Элизабет, на какое-то время поставил под удар их дружбу. Потому что Мэри-Элизабет, как я понял, всерьез на меня запала. Я расстроился: кто ж мог знать, что я ее так зацепил? Мне казалось, она просто хотела приобщить меня к шедеврам. И тут Сэм сказала:

– Чарли, ты иногда бываешь таким идиотом, что просто ужас. Тебе это известно?

– Да. Известно. Я и без тебя знаю. Честное слово.

Потом она сказала, что они с Мэри-Элизабет помирились, и поблагодарила меня за то, что я прислушался к совету Патрика и, насколько было возможно, залег на дно, что, конечно, упростило дело. Тогда я спросил:

– Значит, мы снова можем дружить?

– Можем, – только и сказала она.

– И с Патриком?

– И с Патриком.

– И со всей тусовкой?

– И со всей тусовкой.

Тут я захлюпал. Но Сэм на меня цыкнула:

– Ты помнишь, что я ответила Брэду?

– Помню. Чтобы он сам сказал Патрику, что виноват.

– К тебе и Мэри-Элизабет это тоже относится.

– Да я пытался, а она…

– Я знаю. Попытайся еще раз.

– Ладно.

Сэм высадила меня у дома. Когда она отъехала на достаточное расстояние, у меня опять потекли слезы. Оттого что мы с ней снова друзья. А больше мне ничего не нужно. Короче, я дал себе слово больше не делать таких глупостей. И сдержу его. Вот увидишь.

Сегодня вечером на показе «Рокки Хоррора» чувствовался какой-то напряг. Не потому, что я столкнулся с Мэри-Элизабет, нет. С ней как раз все прошло нормально. Я признал, что очень виноват, и спросил, не хочет ли она что-нибудь мне сказать. Задал простой вопрос и, как всегда, получил нескончаемый ответ. Я выслушал (реально выслушал) и еще раз повторил, что очень виноват. Тут она меня поблагодарила за то, что я не рассыпаюсь в извинениях и не обесцениваю тем самым признание своей вины. И все встало на свои места, за исключением того, что мы остались просто друзьями.

Если честно, мне кажется, я потому так легко отделался, что Мэри-Элизабет уже начала встречаться с приятелем Крейга. Зовут его Питер, он студент колледжа, и Мэри-Элизабет в полном счастье. На вечеринке в квартире у Крейга я случайно услышал, как Мэри-Элизабет говорила Элис, что с Питером ей гораздо интереснее, потому что он «упертый» и способен вести полноценные дискуссии. А я, по ее словам, очень милый и чуткий, но отношения наши были однобокими. Ей нужен человек, который открыт для обмена мнениями и не спрашивает разрешения высказаться.

Тут впору было захохотать. Или взбеситься. Или пожать плечами оттого, что у людей бывают большие странности. В первую очередь – у меня самого. Но я тусовался с друзьями, а потому на ее словах не зацикливался. Кстати, я довольно много выпил, потому как прикинул, что с травкой нужно быть поаккуратней.

Обстановку нагнетало то, что Патрик официально заявил о своем отказе от роли Франк-н-Фуртера. Сказал, что у него пропало желание играть на сцене… и точка. Короче, сидел он рядом со мной и смотрел из зала и говорил такие вещи, от которых у меня сжималось сердце, потому что подавленность ему совершенно несвойственна.

– Тебе никогда не приходило в голову, Чарли, что эта наша компания как две капли воды похожа на любую другую команду, хотя бы футбольную? Разница лишь в том, как мы одеты и почему.

– То есть?

И тут повисла пауза.

– То есть, я считаю, это полная фигня.

Он не шутил. Я не мог поверить, что это говорилось на полном серьезе.