ХомоПоинт

— Слушай Шама, твой батя же всё знает, спроси как там мои родичи, может, остались такие, — съязвил танкист.

Шаман пристально посмотрел на него.

— Спрошу, — на полном серьёзе ответил он.

Когда рыбу уже пожарили, на прекрасном оливковом масле из запасов Шамы, небо вовсю натягивало чёрное, бездонное покрывало, усыпанное, мириадами звёзд.

— Ужин готов! — радовался Парфён, потирая руки.

Стола не было, клеёнчатую скатерть расстелили прямо на палубе. По центру эмалированный тазик с жареной рыбой. Банка лечо, несколько пакетиков «пивных» сухариков, пара пачек с плоскими ржаными хлебцами. Хозяин ковчега выделил всем по тарелке из нержавеющей стали и ложку для лечо.

— Царственно! — восторгался Парфён, усевшись на подушку с бортового дивана. Егор и Тоня последовали его примеру. Шама с чем-то возился в шатре.

— Шама, ну где ты там? — нетерпеливо крикнул мехвод, — без хозяина не начинают.

Хозяин появился в длинном белом балахоне. В одной руке он держал небольшой котелок с пробитыми у самого дна маленькими отверстиями. В другой длинный пучок какой-то травы.

— Сначала, я поговорю с отцом, если вы не против? — спросил он.

— Валяй, — с досадой вздохнул Парфён.

Мехвод поднялся от трапезного места и сел на лавочку у борта.

Егор с Тоней переглянулись, улыбаясь, друг другу, и удобно расположились на лавочке-диване с другой стороны.

Небольшим металлическим совком Шама нагрёб в котелок немного догорающих углей. Закатил глаза, и что-то бормоча себе под нос начал раскачивать котелок, махая им словно кадилом. Взад вперёд, выше и быстрее. С каждым взмахом красные угольки разгорались сильнее, оставляя в тёмном воздухе яркие следы. Взад вперёд, всё быстрее и выше. Шама продолжать бормотать то ли молитву, то ли заклинание на неизвестном языке. Иногда бормотание переходило в еле слышный шёпот, а иногда он громко вскрикивал какую-то непонятную фразу, после чего снова переходил на еле уловимый шёпот.

Как только угли основательно разошлись, он сел по-турецки на палубе и поставил котелок прямо перед собой. Сломал в нескольких местах пучок сухой травы и кинул на угли. Из котелка повалил густой белый дым.

— Цирк, — хмыкнул танкист, хотел добавить ещё что-то колкое, но поймав гневный взгляд Антонины осёкся.

Парфён сделал жест, проведя двумя пальцами вдоль своих губ, но ухмылка с его лица не сошла. Когда Шама опустил голову в клубы дыма, танкист прикрыл рот ладонью, чтобы не заржать в голос.

Шаман долго сидел неподвижно.

— Он не задохнётся? — с тревогой шепнула на ухо Егору Тоня.

Мельников прижал указательный палец к своим губам.

Шама вдруг резко вскинул голову назад и вскочил на ноги, Замер на секунду, глядя в чёрное небо, сделал глубокий выдох, облачко белого дыма поплыло к звёздам, потом уронил голову на грудь. Из шамана поплыл глубокий, очень низкий утробный звук. Его начало потряхивать, словно при ударах током. Звук становился громче и стал походить на музыку или даже пение. Так напевая, Шама начал двигаться вокруг котелка, немного подпрыгивая и притопывая, то одной ногой, то другой, подергиваясь от невидимых электрических зарядов.

Зрители замерли, потому что в движениях и действиях шамана, в самом деле, было нечто завораживающее и таинственное. Тот продолжал двигаться по кругу, притоптывая и поддёргивая поочередно ноги вверх, откидывая голову назад, и поднимая в стороны, согнутые в локтях руки. Неожиданно он подскочил к Парфёну, застыл, склонившись над ним. Пристально посмотрел ему в глаза. Танкист замер. Перед ним был не Шама, его лицо изменилось до неузнаваемости. Взгляд был настолько тяжёл, что Парфён хотел тут же отвести глаза в сторону, но он не мог даже шелохнуться. Всё тело танкиста стало каменным. Он хотел крикнуть: "Хватит!", но язык распух и не слушался хозяина. Изображение вокруг поплыло, Парфён видел только два чёрных как маслины глаза в выпученных белках. Этот взгляд постепенно затягивал сознание куда-то в тёмную бездну. На лбу мехвода выступил холодный пот. Крупная прозрачная капля скользнула по виску, скатилась по щеке и повисла на подбородке. Утробное пение заглушило все остальные звуки, оно разлилось по всему телу, проникая в каждую клеточку организма. Время остановилось. Сознание погрузилась в чёрную вату, из которой не было выхода. Парфён закатил глаза и перестал дышать.

Егор и Тоня следили за действом, приоткрыв рты. Шама склонился над танкистом и замер как каменное изваяние, продолжая песнь всё громче. Вдруг всё стихло. Шаман широко раскрыл рот и обдал лицо Парфёна белым дымом. Танкист дёрнулся и пришёл в себя.

Шама тоже ожил, подскочил к Тоне и Егору, так же пристально глядя им в глаза по очереди. Пение снова заполнило пространство и сознание. Шаман обдал клубами дыма, сначала Антонину, потом Мельникова.

После чего Шама выпрямился, спокойно и очень устало подошёл к котелку. Уселся перед ним по-турецки, поднял голову вверх и выпустил в ночное небо остатки белого дыма. Замер на секунду и грохнулся на спину, раскинув в стороны руки.