Холостяк

Маша (сквозь слезы). Извините меня, Михаиле Иваныч. Это сейчас пройдет. Это только в первую минуту. (Утирает глаза платком.)

Мошкин (опять подсаживается к ней и отбирает у ней письмо). Это ничего, Маша, это все ничего.

Маша. Если б я этого не ожидала, а то, вы сами знаете, я на все была готова. Конечно, это письмо, вдруг, после всех обещаний… но я и прежде не обманывалась… Желаю ему всякого счастия… (Опять плачет.)

Мошкин. Я с ним поговорю, Маша…

Маша. Ни за что в свете, Михайло Иваныч! Он отказывается от меня — ну, и бог с ним. Я не хочу ему навязываться, Михайло Иваныч, я вас прошу, слышите, ни слова обо мне Петру Ильичу. Я сирота… У меня нет никакой опоры… он обидел меня… Что ж? я ему прощаю; но не хочу ему навязываться. Слышите, Михайло Иваныч, ни слова, ни одного слова, если вы меня любите…

Мошкин. У тебя нет никакой опоры, Маша; а я-то что? Разве я не люблю тебя пуще родной дочери? Ведь что меня убивает? Меня убивает, так сказать, та мысль, что, в сущности-то, я, я один всему причиной, я все дело затеял. Он меня зарезал, спора нет, он меня просто надул, да что ж? нам от этого все так и бросить, поклониться ему, да и прочь отойти? Нет, это невозможно, воля твоя. Притом, может быть, он сам еще опомнится. Привел же я тебе его тогда.

Маша. И совершенно напрасно. Какая вышла польза? Вы сами видите.

Мошкин. Да помилуй, однако, Маша, что ж мне было другого делать? Посуди. Стань тоже на мое место. Давно ли, кажется, все так прекрасно шло?.. Ведь если б ты сама не захотела отсрочить — ведь об эту пору ты бы уже была замужем. Как же ты хочешь, чтоб я эдак, разом, от всего отказался? Да это просто сон, какое-то наваждение, туман какой-то! Вот посмотри, мы вдруг с тобой проснемся; глядь, ан все по-старому. Как это от тебя отказаться, помилуй, скажи сама? Чем, ну скажи, чем ты не берешь?

Маша (уныло). Вы слишком добры, Михаило Иваныч; вы меня любите, так вам все во мне и нравится. А он… Нет, ему не то нужно. Сначала я его точно забавляла, а потом… Я уже давно все это замечала, Михаило Иваныч; но я вам этого не сказывала, потому что боялась вас огорчить. Видите вы, какие у него приятели… Где нам с вами!.. Для него мы слишком просты, Михаило Иваныч. Для него мы низки. Он нами гнушается, просто…

Мошкин. Гнушается! А деньги у меня он не гнушался брать? Вишь, у него немец приятель, так вот он и зазнался! Нет, брат, не на того наскочил…

Маша. К чему все это, Михаило Иваныч? к чему? Прошедшего нам с вами не воротить…

Мошкин. Да ведь, Маша, помилуй, вспомни, что скажут, Маша, что скажут…

Маша. Что же делать, Михаило Иваныч?

Мошкин. Что делать? Об этом-то вот я и думаю.

Маша (помолчав немного). А только, конечно… мне у вас больше жить нельзя.

Мошкин. Что-о?..

Маша. Я должна съехать от вас, Михаило Иваныч.

Мошкин. Это зачем? Это что такое? Уж не тетка ли твоя тебе это натолковала?

Маша. Тетенька мне точно об этом говорила; впрочем, я и без того… Поверьте, Михаило Иваныч, сердце у меня обливается кровью при одной мысли расстаться с вами…

Мошкин. Да ты лучше зараз прикажи мне из окошка выпрыгнуть! Помилуй, Маша, что ты, в своем ли ты уме? Да и куда ты пойдешь, помилуй, скажи!.. Ах, она старая чертовка! Да она меня, я вижу, просто убить собирается. За что ж это ты, Маша, ты-то за что меня погубить хочешь? Помилуй, помилуй!.. Что ты это?

Маша. Михаиле Иваныч, выслушайте меня хладнокровно, и вы согласитесь со мной.

Мошкин. Ни за что, матушка, не соглашусь, ни за что!

Маша. Послушайте. Вы меня к себе взяли после матушки, после покойницы; вы одни заботились обо мне; вот, наконец, с Петром Ильичей вы меня познакомили; потом вот все это случилось: он посватался, а теперь отказался… Какое же мое положение, Михаило Иваныч? Что ж вы хотите, чтоб обо мне подумали?..

Мошкин. Как что подумали?

Маша (поспешно). Ведь я все-таки вам чужая, Михайло Иваныч. Все скажут: он отказался, ну, что ж такое? Она ведь воспитанница, приемыш; даром хлеб ест. Ее взяли, а теперь вот бросили — что ж из этого? Вот велика важность! И за то уже спасибо, что позанялись ей. Поделом ей! Кто за нее отвечает? Жила бы у своих родственников — с ней бы этого не случилось. Даровой хлеб, знать, вкусен. А работать ей, видно, не хочется?. Вы поймите, Михайло Иваныч, мое положение. Я вас люблю больше, чем кого-нибудь на свете; но что же делать? До сих пор я еще могла жить у вас, а теперь… Мне теперь невозможно остаться; право, невозможно. За что же я буду презрение сносить, посудите сами? А я еще сумею кусок хлеба себе заработать…

Мошкин. Я ничего не понимаю, решительно ничего не понимаю, что ты мне такое говоришь? Какой кусок хлеба? и какое презрение? и кто посмеет? Христос с тобой, Маша!.. Кто за тебя отвечает? — Я за тебя отвечаю! Я никому не позволю над собой насмехаться. Я это всему свету докажу, молокососу этому докажу…