Холодный апрель

Ночь была холодной. Дождь, моросивший весь день, перестал. Поднялся ветер, разогнал тучи. В черном небе дрожала, словно мерзла на ветру, одинокая звезда. С шумом проносились автомашины. Одна промчалась с противным визгом тормозов: в освещенном салоне сидели орущие и поющие парни и девчонки. Публика из театра уже разошлась, и прохожих на улице почти не было. Возле ярко освещенной витрины целовались двое — оба длинноволосые, джинсокурточные, и не понять было, кто из них парень, а кто девушка.

— Чего тебе сейчас хочется? — спросила Катрин, плотнее прижимая к груди его локоть.

— Перекреститься, — буркнул Александр.

— Ты же неверующий.

— Был бы верующим, давно бы уж перекрестился.

Она засмеялась: то ли поняла, то ли подумала о чем-то своем.

Долго шли молча, поеживаясь от холода. Возле небольшого дома Катрин остановилась, посмотрела на него вопросительно.

— Здесь я живу. Поднимешься ко мне?

Она набрала шифр у запертой двери, и дверь сама собой открылась.

— Луиза заругается.

— Я ей сказала, что мы, может быть, зайдем ко мне.

— Нет, нет… Поздно уже.

Он почти бежал по пустынной улице, удивляясь паническому состоянию, вдруг охватившему его. На углу остановился, чтобы прийти в себя, и понял: Саския! Вдруг глянула на него глазами Катрин, и он испугался, что ласковая мелодия, все время звучавшая в нем, умрет, переступи он порог этого дома.

Из полумглы пустынной улицы потянуло холодом. Александр поежился и пошел, заторопился. Шаги гулко звучали в тишине, и чудилось ему, что кто-то все идет следом, догоняет…

V

— Александр Сергеич!..

Он снова выругал немецкую педантичность, выбрался из-под теплой перины, оглядел пустую холодную комнату: вчера забыл прогреть батарею, не привык к таким процедурам. С уверенностью, что Луиза не обидится, начал не торопясь приводить себя в порядок.

— Сегодня идем в театр, — первое, что сказала Луиза, увидев его, побритого и умытого.

— Опять?!

— Вам вчера не понравилось?

Прозвучало это двусмысленно, и он промычал в ответ что-то бессвязное.

— У нас об этом «Фаусте» много говорят. Редкая пьеса.

— Редкая. Я такой еще не видел, — сказал он.

— А сегодня — опера. Точнее, две оперы. Одна немецкая, а другая — русская, Гоголя.

— Гоголь опер вроде бы не писал.

— Пьеса Гоголя «Женитьба», а музыка композитора Мусоргского. Вам будет интересно. — Она убежала на кухню, крикнула из-за двери: — Звонила Катрин.

Он промолчал.

— Я сказала, что вы еще спите. Или надо было разбудить? Почему вы молчите?

— А чего говорить? Правильно, что не разбудили.

— Катрин — хорошая девушка. Или вы не согласны?

— Почему, я согласен. Я со всем согласен.

Он почувствовал себя загнанным в угол. Так рыбешка, соблазнившаяся червячком, мечется на крючке, еще не понимая, что в ее положении остается или смириться и дать себя вытащить на песок, или же рвать жабры.

— Давайте хоть посуду помою, — смущенно сказал он, входя на кухню. — Должен же я что-то делать в доме?

— Пожалуйста! — запела Луиза так радостно, словно всю жизнь только и ждала этого предложения.

Он взял у нее поднос, понес к столу.

— А для вас есть сюрприз, — сказал сидевший за столом Уле и, блеснув металлическим зубом, заворошил газеты. — Вот, читайте.

Александр сразу увидел крупный заголовок: «Zu Gast in Oldenburg»[11]. И ниже — портрет. Он сам, собственной персоной, улыбающийся, довольный собой.

— Что это?

— Там все написано.

Статья начиналась рассказом о том, как он распространялся о сказках Пушкина, возмущался и говорил, что для того чтобы понять русских поэтов, надо читать их в подлиннике, а не в нелепых переводах. А дальше было все об Обществе содействия развитию отношений между народами ФРГ и СССР, о том, как оно активно работает, и приводился пример этой активности — приглашение Александра в гости.

Все так и было, как написано, но статья Александру не понравилась. Сам факт интервью — уже нарушение тех норм, о которых ему уши прожужжали в Москве: «Вы — частное лицо, ваше дело ходить по музеям, по магазинам, если есть деньги, и не ввязываться ни в какие истории».

Он молчал, вконец расстроенный. И супруги Кнауэры весь завтрак не очень докучали ему разговорами. Когда уже понес чашки и блюдца на кухню, чтобы помыть их, сказал, лишь бы только не молчать:

— Мне бы хотелось купить джинсы.

Джинсы были его первой задачей. Можно было как угодно тратить свои куцые обменные деньги, но возвращаться без джинсов для Нельки он не мог. Будет более чем обида, будут слезы, а видеть, как плачет Нелька, — выше его сил.

— Я вам помогу, — сказала Луиза.

— Да я сам…

— Сами будете потом ходить, а это я вам помогу. Надо знать, где покупать.

Он разобрался в краниках над раковиной, — как включать газовую горелку для подогрева воды, — отрегулировал так, чтобы только не обжигать рук, и начал мыть тарелки.

— Что вы делаете?! — вдруг закричала Луиза. Он испугался всерьез, быстро закрыл краны.

— Кто же так моет?! Вы горячую воду спускаете в канализацию.

— А как же?..

— Надо сначала закрыть пробку.