Холодное утро в 3018

В любом случае, это далеко не так больно, как потерять родного человека. Страшно, когда близкие умирают или страдают, страшно, когда ты бессилен им помочь. По сравнению с этим всё остальное – ерунда. И вот я снова вспомнил Хавьера с повязкой на глазах, его скучную, унылую больничную палату, где я провёл несколько бессонных ночей, не отходя от лечебной капсулы друга. Вспомнил, как Хавс протягивал ко мне дрожащие руки, каким слабым и безжизненным был его голос, голос, в котором уже не было надежды. Вспомнил глубокие темные глаза Регины, девушки, с которой я собирался связать жизнь и которую, как выяснилось, совсем не понимал. Вспомнил то удивительное, волшебное чувство, которое испытывал, когда рисковал жизнью, испытывал каждый раз с того самого дня. Прекрасное ощущение, его невозможно описать, невозможно передать словами. Что-то тогда пошло не так, что-то во мне изменилось, переломилось, вывернулось наизнанку. Я стал другим, и этот «новый я» меня пугал.

Жажда опасностей стала для меня своеобразным наркотиком. Так и подмывало снова нарваться на неприятности, пережить ужас, неопределённость, оказаться на линии огня и выйти сухим из воды. Не знаю, почему, но я рассказал об этом Эжени. Я не делился этим ни с кем, даже с Хавсом (хотя он понимал всё без слов, понимал и бесился), а едва знакомой девушке проболтался. Ну и дела!

– Так вот откуда у тебя такая тяга к риску. Ты же понимаешь: это нездорово, – заключила Эжени. Она взирала на меня с неодобрением. «Лицемерка! А сама-то что удумала? Едва ли не в одиночку охотится за киллерами из Гильдии!»

– Да, но ничего не могу с собой поделать.

– Ты всё-таки магистр права, должен соблюдать правила. А ты любишь их нарушать. Значит, ты немножко пират, – слабо улыбнулась она.

***

«Добрый доктор: памяти Петра Никифорова»

«Гибель профессора Никифорова потрясла всё учёное сообщество», «Пётр Никифоров – ведущий кибермедик был найден мёртвым в Нижнем районе города Льежа. Возбуждено уголовное дело. Ведутся следственные действия»

«Племянница погибшего доктора Никифорова сообщила, что, согласно его воле, прах профессора будет развеян над его родным городом – Москвой».

Десятки голограмм пестрили похожими сообщениями. Репортёры всё-таки добрались до Эжени! Бедняжка! Сто пятьдесят раз отвечать на одни и те же вопросы, мусолить злосчастную тему, никому не отказывать в комментариях, когда больше всего на свете хочется спрятаться, забиться в угол, избавиться от любопытных взглядов и постоянных расспросов. Я закрыл все вкладки, положил голову на руки и прикрыл глаза. Ещё одна бессонная ночь. Кажется, это вошло в привычку. До четырех часов утра Хавьер и я пытались расшифровать треклятое сообщение Никифорова.

Друга уже битый час распекал начальник – ведущий детектив, офицер полиции Ричард Фрост. Ему стало известно, что Хавс вышел за пределы полномочий и принял участие в поисках профессора. Конечно, Хавьер не совершил ничего незаконного, но детектив Фрост считал, что мы ненароком могли навлечь беду на доктора Никифорова и пустить по его следу убийц. Признаться, и у меня возникала подобная скверная мысль. Но ведь мы были осторожны…

Мой друг вышел из кабинета начальника с белым, как мел, лицом, нахмуренными бровями и стиснутыми от злости зубами. Детектив Фрост частенько обращался с молодыми подопечными, как с детьми, а Хавьера этого бесило.

– Продолжишь в том же духе – лишишься значка, Леон! – офицер последовал за Хавьером к его рабочему столу. Другие детективы тут же повыскакивали с мест. Ричард Фрост – высокий, широкоплечий, седеющий, но с густой шевелюрой, мужчина в квадратных очках. Перед ним трепетал весь полицейский участок. Он никогда не кричал, вообще не повышал голос. Фрост говорил зловещим шёпотом, и именно этот тон приводил подопечных в неописуемый ужас. Он был чересчур справедлив и никогда не наказывал их просто так. Они не боялись гнева старшего детектива, казалось, он никогда не злился, они страшились его разочарования. – Ты не должен был скрывать от детектива Фишер свои делишки. Помочь девушке, дядюшка которой попал в беду, благое дело, но теперь он мёртв. И если твоя, так называемая помощь всплывёт на поверхность, если девчонка проболтается журналистам, которые толпами за ней ходят…

– Вряд ли Эжени Логинова пойдёт на такое, – возразил я, вспомнив горящие ненавистью к навязчивым репортёрам глаза девушки.