Холодное блюдо

— Не Наполеон, а Суворов, — поправил Сергей. — И не наглость, а «смелость», вообще-то. А у нас тут не смелость, а идиотизм какой-то.

Они сидели «на дорожку» перед выездом в апартаменты к Эльвире-Эдику. План Игоря был прост и действенен. Корсаку поручалась роль сластолюбивого отца семейства, решившего попробовать экзотики, а Людмиле — роль разгневанной матери этого же самого семейства, выследившей проходимца-мужа. В процессе перепалки в итальянском стиле с битьем посуды и дикими криками в некоторых укромных местах квартиры трансвестита должны были появиться микрофоны.

— Почему идиотизм? — обиделся за свою идею Дымов. — Или вы боитесь, что Людмила Васильевна задержится и придется отыгрывать роль до конца?

Люда прыснула в кулак.

— Поподкалывай еще меня, — проворчал Корсак. — Нет, в самом деле — полно слабых мест в плане. Мы даже не знаем, как выглядит квартира. Как мне незаметно отпереть дверь, чтобы Люда смогла войти, куда ставить микрофоны…

— Не ты ли мне цитировал: «Главное ввязаться в заварушку, а там по обстоятельствам?» — невинно осведомилась Горская. — Вот это точно Наполеон, кстати. Ну в конце концов — дашь ему…ей… по голове, и всё. Чтобы не лезла…не лез… да елки-палки, как правильно про трансвеститов говорят, «он» или «она»?

— «Оно», — фыркнул Корсак. — Ладно, по голове так по голове, действительно, что это я. Инстинктивная брезгливость, видимо.

— По транвеститов говорят, ориентируясь на тот образ, который они хотят себе создать, хотя бы из чистого уважения, — пояснил им Дымов. — В данном случае, надо говорить «она» — Эльвира.

— Чистое уважение к трансвеститам? — поперхнулся Сергей. — Ой, без меня, пожалуйста.

— А что такого-то? — пожал плечами Игорь. — Он может быть хоть трижды трансвестит, но при этом хороший человек. У меня вот однокурсник был гей — так вполне нормальный парень. Какое мне дело, с кем он спит, я не для этого с ним общаюсь.

— Мысль здравая, но уважать проститутку я всё равно не буду, — покачал головой Корсак. — Какого бы пола она не была. И не в гендерной принадлежности дело.

— Вот тут не поспоришь, — согласился Дымов. — Хотя и среди проституток иногда…

Договорить ему не удалось. В кабинет без стука влетела Марина.

— Какое у Сорокина отчество? — выпалила она.

— Как у Пушкина, — удивленно ответила Людмила. — Александр Сергеевич. А что?

— Значит, я правильно запомнила! — вскрикнула секретарша и опрометью выбежала из кабинета.

Хлопнула закрываемая дверь.

— Это что вот сейчас было? — недоуменно спросил Корсак. — Блондинки выходят на тропу войны? Запомнила она, видите ли. Какая удача для всей команды.

— Не надо, Марина вполне умная, — неожиданно вступился за секретаршу Игорь. — Хоть и блондинка.

Словно в подтверждение его слов, Марина появилась в кабинете снова, таща в руках ноутбук.

— Вот, читайте, только что появилось на новостной ленте! — торжественно объявила она, плюхая его на стол. — «Сегодня утром заместитель мэра Москвы по общим вопросам Сорокин А.С. был найден мертвым в собственном доме. Предположительная версия смерти — самоубийство».

— Оп-па… — растерянно протянул Сергей. — Кажется, наша поездка отменяется.

— Заместитель мэра, ничего себе, — покачала головой Людмила. — Ну хоть должность наконец-то узнали… И что теперь? Наша работа закончена?

— Стоп-стоп-стоп, — задумчиво потер подбородок Корсак. — А не кажется ли благородным донам, что тут что-то нечисто? Люд, слушай, набери-ка своего Кадоева, да спроси у него, не слышал ли он чего громкого про майора Шевчука?

— Можно без Кадоева, — мотнул головой Игорь, открывая свой ноутбук. — У нас же прослушка стоит до сих пор, что у Шевчука, что у Завгороднего.

— Ты не отключил запись? — расцвел Корсак. — Точно, я же тебе и не сказал, что надо отключить! Наконец-то пригодился мой склероз, получается!

— Не отключал, не отключал… — отрешенно подтвердил Дымов, копаясь в файлах. — Так, вот трек с автомобиля Шевчука. Хм. Сегодня и всю ночь до этого — никаких звуков, явно стоял закрытый. Где тут последние всплески активности? Та-ак…ага. Вчера в восемнадцать ноль две, да что-то такое громкое — вон, эквалайзер прыгает вовсю…

— У меня предчувствие, — сказала Люда. — В восемнадцать Шевчук встречался с этим Стасом в прошлый раз, как я помню. Сдается мне, это был последняя их встреча.

Дымов запустил трек. Из динамиков послышались знакомые голоса — грубоватый и уверенный баритон Шевчука, неуверенный противный дискант Стаса.

— Вот тебе вторая часть, как обещал, — сказал Шевчук, шурша полиэтиленом. — Пересчитай.

— Доверяю, поэтому пересчитывать даже не буду, — отозвался Стас. — Теперь о деле…

Однако, что он там обирался сказать о деле, осталось навеки неизвестным. По ушам ударили хлопки дверей, крики «Руки за голову! За голову руки! Лежать!» и звуки ударов. Тоненько взвизгнул Стас: «Я прокурор, вы не имеете пра…а-а-а!» «Имеем, гнида ты продажная» — сказал кто-то, а потом хлопнула дверца «Крайслера», и не стало слышно ничего.