Как мало общего у меня было с тем, кого я изображал столько лет! Я всегда был только исполнителем приказов, вот в чем дело. Я исполнял их, несмотря на все свои сомнения, на все оговорки. А каково быть человеком, не верящим даже в собственные слова!
Я ворочался на своей постели. Из-за стены доносилось глухое завывание ветра. В животе тяжесть, слегка подташнивает. Я встал, подошел к умывальнику, сполоснул лицо прохладной водой.
И снова лег в постель. Под одеялом жарко, но меня знобит. О чем бы хорошем подумать, чтобы наконец заснуть… Катрин! Но мысль о ней вновь наполняет мою душу бесконечной печалью. И тошнит все сильней…
Надо бы все-таки заснуть, но у меня не получается, я слишком ослабел и устал. Наконец, собравшись с силами, я решил встать, умыться и одеться. И уже возле самой двери в нерешительности остановился. Было такое чувство, будто в следующую минуту я переступлю какой-то роковой порог и окажусь в кошмарном мире, где не останется больше никаких надежд. Ну что ж, чему быть, того не миновать. Сделанного не воротишь, надо с этим смириться. И как всегда, расплачиваться за все. Власть имущие распоряжаются жизнью и смертью, решают, быть миру или погибнуть. А их подчиненные не властны даже над собственной судьбой… Но разве в случившемся нет и нашей вины? — вновь спрашиваю я себя. Мы ведь тоже немало натворили — уже хотя бы в силу того, что послушно исполняли все приказы…
Эйнар уже ждал внизу возле регистратуры. Едва завидев меня, он шагнул мне навстречу.
— Я боялся чего-то подобного, — сказал он. — И ведь знал же, что ничего хорошего из этого не выйдет, а все- таки явился. Почему, черт возьми!
Он повернулся, подошел к двери и уставился на снежную круговерть за стеклом.
Катрин сидела в столовой. Я остановился позади нее и положил руки ей на плечи. Она не шелохнулась. Но когда я попробовал погладить ее волосы, она отстранилась.
— Не надо! — Голос ее звучал тихо и ласково, но в то же время в нем слышались решительные нотки.
Я пододвинул стул, сел рядом. Есть совершенно не хотелось.
Вскоре к нам присоединился Эллиот.
— Ждать осталось недолго, — сказал он. — Еще часок- другой, и он очнется. Я дежурил возле него всю ночь. Кажется, там полный порядок. Температура медленно повышается, уже появились мозговые импульсы. В этом ящике я нашел полный набор медицинской аппаратуры.
Я понял, что все его мысли и заботы сейчас сосредоточены только на одном: как бы в соответствии с полученными инструкциями вернуть Рихарда Валленброка к жизни. А он подумал о возможных последствиях?
— Какие последствия? Мы просто растолкуем ему, как теперь обстоят дела. Пусть сам решает, что делать дальше.
— Если здесь узнают, что он жив, ему придется предстать перед судом, как это случилось с нами. Или ты думаешь, что мы сможем его долго прятать?
— Зачем сейчас ломать над этим голову? И потом, не наша эта забота. Сам разберется.
Эллиот не допускал сомнения в том, что люди, которым мы подчинялись когда-то, способны во всем разобраться. У меня на этот счет были кое-какие опасения, но я промолчал. Что бы там ни произошло, я вправе делать, что захочу, и поступать, как сочту нужным. Я никому не подчинен, я человек свободный. Впрочем, так ли уж я свободен? Так ли себя чувствует действительно свободный человек?
Когда Рихард Валленброк пришел в себя, Эллиот перенес его в соседнюю комнату. Силы еще не вполне вернулись к нему, он говорил тихим голосом и время от времени опирался о стол, покрытый толстым стеклом, словно не мог совладать с тяжестью собственного тела. Но глаза его блестели и взгляд был беспокоен. Вот чего мне никогда не удавалось по-настоящему воспроизвести выражение этих глаз…
Он пригласил нас к себе — с видом средневекового владыки, объявляющего о начале аудиенции. Мы расселись на стульях и креслах в одном из просторных помещений, напоминавшем скорее зал, чем просто комнату. Для мебели годы прошли не так бесследно, как для живой материи: ткань настолько обветшала, что обивка лопалась под тяжестью наших тел. Занавеси упали на пол; как только мы открыли дверь, они свалились от сквозняка. Да, время изрядно поработало здесь, но мы делали вид, будто ничего не замечаем.
— Эллиот мне уже доложил обо всем, — сказал Валленброк. — В паршивом же мире мы очутились! Хотя люди все-таки сохранили способность к действию и нашли в себе силы, чтобы выжить. Это надо признать. Не их вина, что сложилось такое тяжелое положение. И, вполне естественно, они совершенно не представляют себе событий прошлого и не могут их правильно оценить.
Он закашлялся и не сразу нашел в себе силы продолжить.