Хольмганг

В словенах много необычного, но что поражает и пугает Феодора, так это их умение поглощать другие народы. Им не нужно с мечом в руках насаждать язык и веру, достаточно пожить рядом с кем-то полвека, и этот народ сам перенимает их странную культуру. Где сейчас те черноглазые племена, говорящие на шепелявом языке, что делили со словенами пашни?.. Нет, не истреблены, а просто растворились среди высоких бородатых соседей. А русы?.. Те, кто остались жить среди фиордов, отличаются от других викингов только цветом волос, а те, кто пришёл вместе с Рюриком уже во втором поколении вместо Одина и Тора почитают Перуна и Ярило. Страшные люди. В Империи живут сотни народов, и каждый до сих пор говорит на своём языке и тайком верит в своих богов. А вот возьми чёрного как смоль Намбу, жени на словенской красотке и отправь жить в словенский посёлок, глядишь, через пару десятков лет его сын уже и не вспомнит об обычаях чернокожих предков, впрочем, как и сам Намба.

Феодор оставался чужим и для викингов и для словенов своей дружины. Гребцы и матросы давно почитали его как отца, а он их любил почти так же, как собственных детей. Но ни русы, ни анты не хотели входить в эту семью. Для них он по-прежнему был всего лишь человеком, который платит деньги за работу, которую они хорошо выполняют. Одно слово: наёмники…

– Скажи, Феодор Отважный, а зачем тебе столько денег?..

Феодор поперхнулся. Он ожидал от кого угодно таких вопросов, но не от бывалого воина из племени русов. Пожалуй, такой вопрос уместней прозвучит из уст Гаилая. Тот когда узнал, что старый Филипп не обманул насчёт множества сундуков с золотом, но соврал насчёт сотен старинных книг, слёг в нервной горячке и пропустил всю погрузку. Свихнувшемуся от общения с записками философов учёному мужу, даже в голову не пришло, что когда денег много, можно купить всё, в том числе и книги. Ближе к ночи Кривой Купец поделился с ним этой светлой мыслью, и поклялся именем Мессии, что по возвращению в стольный град купит ему целую библиотеку. К Гаилаю после этих слов вернулась жизнь.

Такого количества поцелуев, какими учёный муж покрыл его руку, Феодор Гинсавр не получал от собственной жены.

* * *

Учёного мужа он отбил много лет назад у диких племён, вознамерившихся принести его в жертву. Уже через три дня, он пожалел о своём поступке. Это были мысли недостойные того, кто верит в милосердного Мессию, но ему очень захотелось связать Гаилая, отвезти обратно, с почестями вручить это тщедушное тело диким людям, и долго извиняться за то, что осмелился неделю назад прервать столь важную процедуру.

На то были причины. Если на мгновение предположить, что чернокожие язычники правы, и люди произошли от духов в зверином обличье, то предком Гаилая, несомненно, был попугай. Однажды Феодор неосмотрительно принял в подарок эту птицу и потом долго не знал, как от неё избавиться. Выучив несколько слов, попугай повторял их без перерыва, не зная отдыха. В конце концов, Феодор просто приказал зажарить на ужин разговорчивую птицу. Поступая так, он опускался до уровня ненавистного басилевса, который любит казнить за длинные языки, но любого человека можно довести до белого каления.

Гаилай не только повторял чужие фразы, обильно цитируя классиков эпохи Вечного города, но и вставлял в разговор собственные важные мысли – качество недоступное его предку-попугаю. От пернатого прародителя же учёный муж унаследовал, прежде всего, неутомимость в искусстве болтовни, а также полное равнодушие к тому, слушают его или нет, и мистическое искусство заговаривать с людьми в самый неподходящий для того момент. Первый раз Феодор столкнулся с этим свойством ныне покойного попугая, когда нежил жену, а наглая птица села ему на спину и крикнула «Крепись, друг! Ещё чуть-чуть и мы в бухте!» С похожим талантом пока ещё здравствующего Гаилая, познакомился, когда играл в кости с друзьями-купцами, и в момент решающего броска, в руку вцепились тощие пальцы, а слегка безумный голос возвестил: «Феодор, друг! Я разгадал тайну атлантов!».

В тот день, благодаря участию Гаилая, бросок, от которого Кривой Купец ждал победы, чуть не стал для него роковым. Кости легли на редкость неблагополучно, а ставкой было целое состояние. Но умирающие со смеху друзья за такое развлечение простили долг. Мало того, они хотели ему доплатить сверху, чтобы послушать рассказ «потешного раба» (другие купцы считали Гаилая собственностью Кинтарийского Циклопа) про атлантов.