– Я дал тебе бабла, можешь валить, – сказал он, вытер губы, открыл банку колы, одну из десятка, что купил в магазине. Отпил, добавил пятьдесят водки. Прикончил за раз.
– Думаю, ты не хочешь, чтобы я уходила, – сказала она и села.
Странная какая-то, ебанутая. Но на хере скачет мастерски, нужно признать. Он вспомнил тот хер и снова расслабился. Когда кончал, что-то отпустило его под лопаткой, какой-то старый прострел. «Это хороший знак», – подумал тогда. Она отмассировала его на ять, яйца, задницу, всюду.
– Надень трусы, – обронил ей, потому что она сменила позу и теперь нахально светила дыркой в его сторону.
– Тебе что, мешает? – вскинулась она.
– Не выступай, а то отхреначу, – оборвал он.
– Лучше трахни меня еще раз.
Может, была из Зыборка? Может, он ее помнил? Видел на дискаре? Он закурил – не потому, что хотелось, просто почувствовав, что в комнате ужасно воняет: пылью, говном, мертвыми крысами.
Но он же знал, что тут не «Хилтон», что это придорожный кабак, по дороге на Лидзбарк Варминский, неподалеку; кто-то сказал бы, что неразумно, но он всегда считал, что под фонарем – темнее всего. Кабак назывался «Америка», как и любой этого типа. Внизу бар, обитый деревом, вареники – вареные или жареные, пиво, водка, чай, кофе. Баба за баром, волосы отбелены, жопа толстая, выражение лица – словно говна наелась. В углу – две машины, едва живые, хреновые с виду, в одну он бросил две монеты, ничего не дала, он въебал ей с размаху от досады. Что-то было нужно выкинуть. Иначе крышу сорвет.
Сидел так уже два часа. Не слишком понимал, что делать, но уже привык: сколько уже – с месяц? Разгадывал кроссворды. Злился на себя, потому что разгадывал все до половины, но не отгадал ни одного ключевого слова. Всегда чего-то не знал. Правда, были там сложные выражения, он понял это по паре попыток, но все равно – не знал.
Сидел и решал, и тогда пришли эти две: одна старая, беда бедой, поджаренное в солярии тело вываливалось из блузки, словно перевязанная ветчина, морда – словно кто палками ее лупил, посмотрела на него и облизалась, а он подумал, что блеванет. «Ох ты ж потаскушка, проблядь ебаная», – подумал. Вторая – другое дело, раскрашенная, словно ребенок, та, что сейчас лежала в его комнате. Он посмотрел ей в глаза, махнул рукой. Подошли обе.
– Ты – вали, – сказал старой, та фыркнула и отошла. С молодой он пошел наверх. Чуток потрахал ее в резинке. Худая, но жопка круглая. Потаскушка, но симпотная. Эти противоречия его позабавили.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Слушай, вот только не нужно проблядушных разговорчиков, – сказал он и открыл новую банку колы. Ткнул пальцем – хочет ли. Она кивнула.
– А я… – начала.
– Знаю, Сандра, – прервал он ее.
– Нет, на самом деле я – Патрисия, – сказала она.
– Да и похуй, – ответил он, согласно с истиной.
– Ты на дороге? Работаешь? – спросила она.
Он посмотрел на сумку, набитую грязными вещами, подумал о еще двух, спрятанных в машине. О новых номерах, готовых для замены. О запасной регистрации, на всякий случай, на другое имя. Документ уже просрочен, но для дорожного контроля сойдет; скажут сделать новый – и все, ебашь дальше.
– Да работаю, – сказал он через минутку.
– А что делаешь? – спросила она. И правда какая-то странная, а может, просто дура.
– Ничего, что могло бы тебя заинтересовать, – ответил он.
– Наверняка торгуешь. Торговый представитель, – начала она гадать.
– Умной не прикидывайся. Ты не умная. Была бы умной, не давала бы на парковках, – он посмотрел на нее так, что она отодвинулась к стене.
«В принципе, исчезнуть легко», – подумал он. В принципе, это как устроить фокус. Постричься налысо, побриться, толстовка с капюшоном, солнцезащитные очки, другое шмотье. В Зыборке это бы не прошло, но в любом другом месте – запросто. Раз он даже вошел в «Жабку» в Щитно, а возле кассы висел листок с его фото, тем, со свадьбы, а он там выглядел как последняя жирная свинья. Специально попросил Лукаша дать это фото на объявление – в нем тогда было килограмм на двадцать больше, чем сейчас. В любом случае, он прошел мимо снимка, встал перед бабой, купил курево, жрачку, колу, водку – все, что было нужно, а она нихера не сориентировалась, что этот чувак перед ней – тот же, что висит в файле на дверях.
Он позвонил потом Лукашу и отругал. Только Лукаш знал, все остальные понятия не имели.
– Ну и что ты, сука, творишь, в Щитне не должно было висеть.
– Я на это повлиять не могу. Полиция тоже вывешивает, – ответил Лукаш.
– Мать здорова? – спросил он, меняя тему, не хотел с ним ругаться.
– С ума, сука, сходит, Мацюсь, я должен ей рассказать, в чем дело, а то она умрет. Постоянно ходит по квартире и воет, где мой сынок, где мой сынок, – сказал его брат, хороший парень.
– Если расскажешь ей – умру я, – ответил он, подумав, а когда проговаривал эти слова, даже глотка заболела, словно зуб ему рвали.