Тогда, на Саской Кемпе, зло было в ванной, где на пластиковой полке около слива лежала куча неоткрытых маленьких шампуней и жидких мыл; и рядом с ванной, с гидромассажем, декорированной бурой линией камня и грязи в двух третях своей высоты, и в ящичках под мойкой, где высились стопки белых полотенец и халатов фротте. Обычно они снимали и делали это наверху, говорил Кирилл. Двое-трое человек и столько же мальчиков, реже – девочек, от восьми до тринадцати, не младше и не старше. Но порой развлечение переходило и в ванную, в сольном варианте, когда кто-то говорил, что хочет, чтобы его ангелочек его помыл. Зло обитало в ванной. Это была довольно симпатичная ванная. Белый кафель, вычищенный пол. Действительно симпатичная ванная.
Сейчас, в лесу, ты задумываешься, зачем ты вообще об этом думаешь. Зачем пытаешься убедить то зло, которое находится перед тобой, чтобы оно не подходило к тебе, потому что ты видела зло еще худшее. Зло – это зло. Оно находится во многих местах одновременно. Обретает множество форм. Зло – оно словно Святой Дух.
Лай собаки приводит к тому, что ты непроизвольно подпрыгиваешь и едва не спотыкаешься о выступающий из земли корень.
Лай, пока что единичный, напоминает тебе: смотри на деревья. Ты смотришь. Скоро, буквально через несколько шагов, находишь. Как ты могла забыть? Маленький крест на дереве, сбитый из двух планок. Под деревом – сгоревшая кладбищенская свечка. Теперь ты уже знаешь. Входишь глубже в лес. Собака лает снова. И снова.
Тогда, на Саской Кемпе, зло было на втором этаже. Пустые, без мебели комнаты. Ты словно осматривала сдающийся внаем дом. Много деревянных дверок, много ящичков, спрятанных в стене. Ты открывала эти ящички, хотя мужчина, который стоял за твоей спиной, сопел и фыркал, что, мол, нельзя. За дверками была пустота, пыль, один раз – электрические пробки. Чтобы добраться до зла, нужно пройти сквозь множество пустых комнат, подумала ты тогда.
Картина висела на втором этаже, напротив окна.
– Отчего это вас так интересует? – полюбопытствовал дед.
– Кто снимает дом? – спросила ты.
– Какая-то фирма, ну, тут каждый дом за какой-то фирмой – а что там за фирма, так я и не скажу, – ответил он. Все еще держал руку в кармане, в котором спрятал деньги.
Кровать, большая – словно в отеле, – занимала большую часть комнаты. Покрытая твердым, ровным, белым матрасом. Без покрывала, без постели. Ты машинально поискала пятна. Хоть чего-то. Смотрела в окно на улицу. Смотрела на пустые прикроватные тумбочки. Смотрела на белое платье и красный чепец, и на рыжие волосы женщины на картине, и на светло-желтую шляпу мужчины, который с ней танцевал.
А потом заглянула под кровать.
Сейчас в лесу ты знаешь, куда идешь. Собака лает как сумасшедшая. Ты видишь, все отчетливее видишь стены дома, ямы окон. Останавливаешься на миг. Гасишь фонарь. Ждешь собаку, пока та подбежит, чтобы кусать и рвать. Ты приседаешь, щупаешь руками землю, поднимаешь с нее что-то, что выглядит как толстая палка. Чувствуешь ее холод через перчатку.
Еще пара шагов вперед. Ты вспоминаешь, что было внутри дома этого человека. Образа Богоматери, свечи, мотыги, лопаты, грабли. Вспоминаешь детей. Делал ли он все это при детях?
Тогда, на Саской Кемпе, под кроватью была пыль в толстых скрутках, никогда и никому неохота засовывать пылесос слишком глубоко.
– Что вы делаете? – спросил дед. – Ну, уважаемая, что вы делаете?
– Спокойно, – сказала ты ему, и тогда он на миг успокоился.
Ты сунула правую руку под кровать, чтобы вынуть это, аккуратно поймать двумя пальцами, придвинуть к себе, а когда ты это увидела, то замерла, села, прижалась к стене.
– Что случилось? – спросил дед.
Ты покачала головой. Чувствовала, что стала белее снега.
У них всегда было вдоволь игрушек, наручников, вещичек из секс-шопов, но не только из секс-шопов, были у них и маленькие гвоздики, пинцеты, рыболовные крючки, были у них всякие вещи, но сейчас – наверняка там их уже нету, говорил Кирилл. Наверняка ничего там уже нет. Ничего не найдешь, говорил он. Нет и шанса. Они знают, что делают – и это хуже всего.
Тогда ты была готова. Тогда у тебя с собой в кармане был целлофановый пакетик с зиппером – хоть столько-то.
– Что это? – спросил дед.
– Еще один вопрос, и начнете отдавать мне деньги! – крикнула ты, а он сжался и схватился за карман.
Зло порой прячется в обычных предметах. Обитает в них и ждет. Оно – пистолет в руке, топор под стеной. Палка в руках.
Сунутые под кровать детские трусики с Дональдом Даком и маленьким бурым пятнышком, о котором уже сложно сказать, от чего оно.
Теперь в темноте лает собака, и ты хочешь верить, что удержишь ее на расстоянии палки, что она не подойдет ближе. Ты идешь вдоль кирпичной стены. Принюхиваешься. Не чувствуешь бензина или моющих средств, как было в последний раз. Чувствуешь только снег. И сажу. И гнилую листву. И что-то еще. Каждый твой шаг – словно давишь каблуком маленькое стеклышко.
Тебе хочется крикнуть, но собака перестает лаять, а ты слышишь два слова, произнесенные мужчиной:
– У меня оружие.
Ты поднимаешь руки вверх и говоришь: