Хокни: жизнь в цвете

Они могли называть его как им только вздумается, подшучивать над ним, а он всегда был готов посмеяться вместе с ними. Ничто не могло испортить ему настроение. После двухлетнего ожидания он был наконец волен предаваться своей страсти с утра до вечера. В школе было два отделения: живописи и графики. Когда директор попросил его выбрать одно из них, он не колеблясь ответил: «Я хочу быть художником». – «Вы что, живете на ренту?» – с удивлением осведомился директор. Дэвид не знал значения этого слова и не нашелся с ответом. «Вы пойдете на графику, мой друг», – заключил директор, полагая, что оказывает ему услугу: в школе это было направлением, связанным с коммерцией и гарантировавшим позднее хороший заработок. Через две недели он попросил, чтобы его перевели. «В таком случае вам придется учиться на преподавателя», – сказали ему. Все что угодно, лишь бы ему позволяли рисовать.

Старик-сосед, весь прошедший год дававший ему частные уроки, предупреждал его об опасности, которая подстерегала студентов художественной школы, – ею была лень. Дэвид работал по двенадцать часов в день. Он хотел изучить все: анатомию, перспективу, рисунок, искусство гравюры, живопись маслом. Копировать книги или природу. Замечания преподавателей о его работе приводили его в восторг, потому что они видели вещи, ускользавшие от его внимания, расширяли и делали глубже его художественное видение. Один из молодых профессоров, Дерек Стаффорд, учил его, что рисунок – это не простое подражание, а работа мозга. Нужно размышлять, не стоять на месте, менять точку зрения, смотреть на предмет под разными углами. Никогда еще Дэвид не встречал человека настолько умного и утонченного, как Дерек. Он был не из Брэдфорда. Война прервала его учебу в лучшей из всех возможных художественных школ – в лондонском Королевском художественном колледже. Он путешествовал по Франции и Италии, прочитал кучу книг. Дерек приглашал к себе студентов, угощал их сигаретами, поил французским вином, от которого тех тошнило в его уборной. Он говорил им, чтобы они отправлялись в Лондон, что это просто необходимо. В возрасте восемнадцати лет Дэвид впервые очутился в столице в сопровождении друзей, обретенных в художественной школе. Ночью они поймали попутку, приехав в город на рассвете, купили билет на кольцевую линию метро, петлей огибавшую центр, и спали в вагоне до открытия музеев. За один день он увидел больше произведений искусства, чем за всю предыдущую жизнь. Он открыл для себя Фрэнсиса Бэкона[1], Дюбюффе[2] и Пикассо. В Брэдфордской художественной школе был парень, которого называли Пикассо, потому что он не умел рисовать. Дэвид покачал головой: они ошибались, этот человек умел рисовать!

После двух лет в школе он набрался смелости предложить две свои картины в художественную галерею Лидса для участия в биеннале йоркширских художников. В худшем случае ему просто отказали бы. К его удивлению, картины взяли. Следовательно, нужно было дерзать, не обращать внимания на то, что принято или не принято делать, и все будет получаться. У него не хватило наглости указать на картинах цену, ведь он был пока лишь учеником. На вернисаже, где подавали бесплатные чай и сэндвичи, он ощутил радость от своего законного присутствия в этой галерее, где выставлялись его работы: ему всего восемнадцать, а он был одним из них. Он пригласил с собой родителей: их гордость при виде работ своего отпрыска, висящих рядом с работами его учителей, удваивала его собственную. Почти сразу после их ухода к Дэвиду подошел посетитель и предложил ему десять фунтов за портрет его отца. Десять фунтов! Больше, чем четверть стипендии – ему полагалось столько, чтобы жить три месяца, – за одну картину? Он уже открыл рот, чтобы сказать «да», как тут же спохватился, что картина не была его собственностью: за холст заплатил отец, он же всего лишь расписал его. «Подождите минутку!» Он поспешил к телефону, чтобы позвонить отцу, который был рад узнать, что кто-то хочет купить его портрет, несмотря на краску мрачно-землистого цвета, которой сын написал его лицо, не обращая внимания на его советы под предлогом, что так учили рисовать в художественной школе. Даже когда десять фунтов оказались в кармане Дэвида, он все еще не мог в это поверить и позвонил матери: «Мама, я продал папу!» Она расхохоталась. Он отпраздновал это событие, тем же вечером пригласив товарищей в паб. Их поход обошелся ему в один фунт – настоящее безумие, – но у него осталось девять: на краски и холсты.