Ходынка

— Внутри сарая резервуар, сообщающийся с этой трубой, — пояснял Николя, — в него наливают пиво. Затем пиво поступает в гуттаперчевые трубки. Кранов нет ни снаружи, ни внутри.

„Вот и она, мечта турецкого двора и прусского Генштаба — подумал д'Альгейм. — Бесконечный поток хмельного для русских“.

— Сколько же это на одного человека выйдет? — спросил полковник Дурнев, выходя из экипажа.

— По два стакана — ответил Николя. — Емкость той самой подарочной кружки.

Полковник Дурнев хохотнул:

— Вы, сударь, верно, полагаете: подошел босяк, кружку задарма выпил и дальше пошел. Не так ли?

— Кружку, ну, пусть вторую… На полмиллиона, по правде сказать, рассчитано. А придет четыреста тысяч — произнес Николя.

— Немыслимо! — крикнул полковник Дурнев. — Смею заметить, пока до дна всё не выпьют, не отойдут-с! И других не пустят! Вы об этом подумали?

— Я — архитектор — заметил Николя, глядя куда-то внутрь себя.

— Архитектор! А я, милостивый государь, полицейский. Фараон-с! Но русского человека наизусть знаю. И уверяю вас… А ну, стой!

Экипаж за спиной д'Альгейма скрипнул. Д'Альгейм обернулся: на облучке, вытянув руки по швам, стоял и хлопал глазами кучер. Однако кучер был тут не при чем.

— Стой, сволочь!

Взметая сапогами облачка пыли, полковник Дурнев мчался к ближайшему сараю. Д'Альгейм успел заметить тень, метнувшуюся за угол. Однако полковник Дурнев не погнался за этой тенью — он держал путь к дверному проёму, черневшему на фоне белых досок. На бегу достав из кармана свисток, он сунул его в рот, переливисто засвистел и, не снижая прыти, скрылся внутри сарая.

Николя взглянул на д'Альгейма, пожал плечами и пошел вслед за полковником. Д'Альгейм двинулся туда же.

Мрак, царивший внутри сарая, ритмично рассеивали лучи солнца, проникавшие внутрь в такт качавшейся на одном гвозде доске. Через дыру, которую эта доска прежде закрывала, и сбежали, вероятно, обитатели сарая. Последний из них — маленький невзрачный мужичонка лет двадцати — сейчас болтался в руках полковника Дурнева.

— А что вы, сволочи, тут делали, а? А-атвечать!

— Мастеровые мы… — сумел, наконец, пробормотать мужик, когда Дурнев устал и опустил его на земляной пол, а ворот полосатой коломянковой рубахи перестал мужика душить. — Мастеровые господина Силуянова.

— Полковник, отпустите же его! — крикнул Николя. — Это Савка, рабочий Силуянова, подрядчика.

— Ишь, глаза-то бегают… — продолжал Дурнев. — А дружки его где? Может, вы, господин архитектор, знаете? Где дружки, сволочь? Бабу, небось, всей артелью тараканили? А?!

— Вечеряли мы, вашблагороть.

— Вечеряли… — Дурнев поддал сапогом расстеленную на полу тряпицу: в стену сарая полетели куски черного хлеба и пара луковиц. — Вам бы, сволочам, только жрать, да девок портить. Тебе кто здесь жрать позволил, а? В присутственное место тебя кто пускал?

— Господин полковник! Вы, кажется, постройки осмотреть собирались? — повысил голос Николя.

— Извольте не указывать, сударь! — крикнул Дурнев. Даже в полумраке сарая было видно, как покраснели его глаза. — Я вам не Савка-с! Я при исполнении-с! В казенном месте жрать никому не положено-с!

Не выпуская ворот мужика из левой руки, полковник Дурнев правой обыскал его, ничего не нашел и снова принялся кричать:

— Мастеровые, говоришь? А паспорт где? Паспорт где, сволочь?

— В конторе — просипел мужик — у господина Силуянова.

— Так это у Силуянова. А у тебя что, морда татарская?

Сбитый с толку мужик развел руками.

— А отчего это у тебя щека распухла? Да не эта, другая. На пасеку лазил? То-то я и смотрю. Вечор как раз на Петровских дачах пасеку обокрали. Али зуб болит?

— Не болит, вашблагороть. Это я доесть не успевши.

— Не болит, говоришь…

Дурнев мельком оглянулся на д'Альгейма и Николя:

— Я вас догоню, милостивые государи… Так на пасеку лазил, али зуб болит? Признавайся, сволочь!

— Болит, вашблагороть…

— Ну так я тебя вылечу… Господа, я же сказал, что догоню, — уже не оборачиваясь, глухо проговорил, почти промычал полковник Дурнев.

Он сунул руку в карман кителя и достал маленькие блестящие щипцы.

— А ну, рот открой!

— Владимир Владимирович! — проговорил д'Альгейм. — Это надо прекратить!

— Каким образом? — испугался Николя. — Он же сказал, что при исполнении…

— Господин полковник! — тонким голосом крикнул д'Альгейм. — Извольте прекратить это безобразие!

— Шире! Шире открой! — кричал Дурнев. — А ну! Баба рязанская!

Мужик взревел нехорошим, животным голосом. Грязные ступни его ног снова зависли над земляным полом — зуб явно оказался коренным.

— Прекратите! — закричал д'Альгейм. — О, боже!

Архитектор Николя схватился за голову и выбежал прочь, на волю, туда, где пели жаворонки.

Рев мужика перешел в хрип, но вдруг и хрип прекратился. Рука полковника Дурнева взлетела вверх и мужик кулем осел на пол.

— Ну вот, а ты говорил… — пробормотал Дурнев.

Он подобрал с пола фуражку и шагнул к двери. Проходя мимо д'Альгейма, Дурнев посмотрел сквозь него мутными красными глазами. К вискам полковника прилипали колечки мокрых волос.