Хочу быть бедным (сборник)

«Всякий раз, когда человек собирается что-нибудь такое создать – стишок там, песенку или кинофильм, он примерно представляет у себя в голове, где расположено Прекрасное, и старается двигаться именно в этом направлении ну или хотя бы не очень далеко от него удаляться. Получается это обычно плохо, потому что Прекрасное – оно как камень Гингемы, только наоборот, и поэтому в лучшем случае получается ходить вокруг него кругами, и то если очень всё время стараться. Зато если сказать: „А… я это ваше Прекрасное…!“, повернуться и пойти в противоположную сторону, то, поскольку всё тут у нас расположено на сферических поверхностях, рано или поздно можно добраться до Прекрасного с той стороны, с которой оно никого не ожидает…»

Оно бы так, да только по закону Неопределённости условия эксперимента изменяются вмешательством в него экспериментатора. Раз не ожидает, два не ожидает, а на третий глядишь – там, «с неожиданной стороны» уже дорогу асфальтированную проложили, светофоры воткнули, знаки развесили и автозаправки «Юкос» поставили. А на всех прочих дорогах, дорожках и тропинках – указатели: «Проход запрещён, до самой неожиданной и эффективной дороги к прекрасному столько-то километров». Это понятно. Непонятно другое: значит ли всё это, что Прекрасное действительно существует?

Основной вопрос эстетики, как мне кажется. Не способ достижения прекрасного, а простой ответ на простой вопрос: есть оно или его нет. Если есть, то в силу «расположенности всего на сферических поверхностях» и впрямь становится не важно, куда идти. Можно даже просто стоять на месте. Главное – верить, ну то есть знать просто, что оно есть. Уже от этого одного становится хорошо на душе. «А если мне будет приятно, я тебя ТАК ДОВЕЗУ, что тебе тоже будет приятно», – как говорил персонаж одного прекрасного фильма.

Там, за поворотом реки, находится то прекрасное, к которому я иду одному мне известной дорогой. Оно может быть и глупостью какой-нибудь – хоть коровьей лепёшкой. Я иду туда, раздвигая ободранными коленками заросли пырея, сшибая улиток с субтропических листьев хрена или же, напротив, не сшибая, и мне делается приятно, и пассажиру тоже делается приятно – допустим, он вспоминает не лепёшку, а ржавую пятилитровую консервную банку из-под томатной пасты, которую никто никогда не пробовал и не видел, но которая висела здесь, на заборе, всегда, а теперь её нет, и получается, что век кончился прежде нашего пассажира, и он, осознав это, плачет, благодарно размазывая по лицу сопли и слёзы – тоже вспомнил что-то своё, и мы едем, едем, и нам обоим приятно. Всё-таки в эстетике никуда не деться без категории Великого Своего.

А если ты просто ходишь «неожиданными путями», но конечного пункта у тебя нет (потому что «главное процесс»), никому от этого ни холодно ни жарко не будет. Кроме совершеннейших уродов и культурфетишистов. Искусство всегда должно быть про что-то, а не само по себе. Знак без дентотата – это всё равно что «жизнь без любви», извините.

Великое Своё, несмотря на кажущуюся частность, случайность, мимолётность и мелкость объекта, есть реализм. А не номинализм. Платоновских идей нет на стене пещеры, они живут в телах вещей, которые там, на стене, отражаются.

Wednesday, 26th

Смысл жизни состоит не в собирании, а в оставлении всего там, где лежало: пусть лежит, украшает собой мир, который всё равно никто не сможет забрать с собой.

Мучительные попытки «оставить след», выделить, выдавить себя из потока существования, увековечить и придавить бронзой, чтоб весёлый ветер не дай бог не разметал всё на столе, глупые стихи, что писал ты в душной и унылой пустоте, типа велкам ту май ворлд, бейби, – делают человека несчастным, неблагодарным. Не надо, это не твой ворлд. Все мы в гостях.

Смысл беготни по жизни в том, чтобы наследить в ней как можно меньше – в гостях нехорошо оставлять после себя лужицы.

И может быть, тот человек в футляре с его калошами был не так плох.

Но тогда спрашивается, зачем я пишу – почему мне это необходимо, графомания такая, писать и писать, ткать ритмы, типа как на гитаре бренчат подростки?

А тут вспоминается метафора Данила Евстигнеева: литература есть храп: человек дышит, это необходимо ему, но дышит он мучительно трудно, а мы слышим лишь побочный эффект этой трудности и раздражаемся либо восхищаемся этим храпом: «Эк, как он выдает», – а это и есть литература – храп, храп, и ничего больше.

Или, как сказал тот же Данил, стенка при игре в мяч – она значения не имеет, имеет значение только полёт мяча, а стенка это литература и есть, без неё мяч не отскакивает, но с ним можно играть по-другому, а со стенкой нельзя, вот и выходит, что мяч важнее.

Saturday, 21st