Хоббит

Все когда-нибудь кончается, даже наш рассказ. Наступил день, когда открылась местность, в которой Бильбо родился и вырос и где каждая кочка и каждое деревце были знакомы, как пальцы на руках и ногах. С пригорка он увидел свой родимый Холм и, внезапно остановившись, произнес:

Вдаль и вдаль ведут дороги
Сквозь туман, дожди и снег,
Через горные отроги,
К берегам подземных рек;

Под деревьями густыми,
По траве и по камням,
Над ущельями глухими
По разрушенным мостам.

Вдаль и вдаль ведут дороги
В ясный день и под луной,
Но однажды скажут ноги:
Поворачивай домой.

И глаза, что повидали
Кровь и смерть в долинах тьмы,
Видят вновь родные дали
И любимые холмы.

Гэндальф повернулся к хоббиту.

– Бильбо, дорогой, – сказал он, – что на тебя нашло? Ты совсем не тот, что прежде.

И так они проехали по мосту, и мимо мельницы у реки, и оказались перед самой норой.

– Батюшки! Что происходит? – вскричал Бильбо.

Возле норы наблюдалась непонятная суета, самый разный народ, респектабельный и сомнительный, толокся у двери, многие входили и выходили, не вытирая ног, как с досадой заметил Бильбо.

Если он удивился, то как же удивились остальные! Бильбо вернулся в самый разгар аукциона! На воротах висело большое объявление, на котором черными и красными буквами значилось, что двадцать второго июня господа Грабб, Грабб и Берроуз пустят с молотка имущество покойного Бильбо Бэггинса, эсквайра, из Бэг-энда Под Холмом, что в Хоббитоне. Торги начнутся в десять часов ровно. Сейчас было время второго завтрака, и многие вещи уже ушли за разные цены, от всего ничего до ломаного гроша (что не редкость на аукционах). Родственники Бильбо Саквилль-Бэггинсы деловито измеряли комнаты, проверяя, встанет ли их мебель. Короче, Бильбо признали умершим, и далеко не все, кто так уверял, были рады видеть его целым и невредимым.

Возвращение мистера Бильбо Бэггинса наделало шуму под Холмом, за Холмом и за Рекой. Кривотолки и пересуды не умолкали несколько месяцев, а свои дела Бильбо приводил в порядок еще не один год. Очень не скоро мистера Бэггинса окончательно признали живым. Особенно трудно было убедить тех, кто за бесценок приобрел его вещи; под конец, чтобы сберечь время, Бильбо пришлось выкупать собственную мебель. Значительная часть серебряных ложек как в воду канула. Сам он грешил на Саквилль-Бэггинсов, а те, в свою очередь, объявили вернувшегося Бэггинса самозванцем и при встрече с ним поджимали губы – так им хотелось жить в его чудесной норе.

Вскоре Бильбо понял, что лишился не только ложек, но и репутации. Да, он до конца своих дней сохранил дружбу эльфов, уважение волшебников, гномов и прочего заезжего люда, однако уже не считался вполне респектабельным. Хоббиты по всей округе считали его чудаком, за исключением племянников и племянниц с туковской стороны, да и тем взрослые настоятельно советовали держаться подальше от дяди. Увы, должен сказать, что Бильбо ничуть не огорчался. Он был вполне доволен; песенка чайника на огне еще больше радовала его слух, чем в тихие дни до появления незваных гостей. Меч висел над камином; кольчуга красовалась в передней, пока Бильбо не отдал ее в местный музей. Золото и серебро в основном ушло на подарки – полезные и дорогие, чем до определенной степени объясняется любовь племянников и племянниц. Волшебное кольцо он хранил в большой тайне, потому что надевал его главным образом перед приходом докучливых посетителей. Он взял обыкновение писать стихи и навещать эльфов. Хотя многие качали головами, крутили пальцами у виска и говорили: «Бедняга Бэггинс», хотя мало кто верил его рассказам, Бильбо был очень счастлив до конца своих дней, а прожил он на удивление долго.

Как-то осенним вечером, несколько лет спустя, Бильбо сидел у себя в кабинете и писал мемуары – он подумывал назвать их «Туда и обратно, или каникулы хоббита», – когда в дверь позвонили. Это были Гэндальф и гном, причем не кто иной, как Балин.

– Заходите! Заходите! – воскликнул Бильбо, и вскоре все трое устроились в креслах у очага. Если от Балина не ускользнуло, что жилетка на Бильбо заметно раздалась вширь (и на ней настоящие золотые пуговицы), то и Бильбо приметил, что борода у гнома стала на несколько дюймов длиннее, а расшитый каменьями кушак поражает великолепием.