Хмельницкий (Книга первая)

Матрена очень любила своего сына Зиновия. Он рос на ее глазах смелым, любознательным; как взрослый, по-казацки лихо ездил на коне. Станет ли мальчик в будущем служилым человеком, как того хочет отец, об этом Матрена не думала. Но она глубоко верила в то, что ее сын будет казацким сотником, и, как могла, готовила его к этому...

Зиновий застал свою мать в саду. Увидев раскрасневшегося от быстрой езды сына, Матрена пошла ему навстречу.

- Наездился, Зинько, так, что и ходить, наверное, больно? - спросила она, подходя к сыну.

- Да где там больно! Я, мама, на своем коне за один день все окрестности здесь изъездил бы!

К большой радости матери, это была правда. Она не раз слыхала добрые отзывы отца, хвалившего сына за выносливость, да и сама чувствовала это своим материнским сердцем.

- Казак! Мой казачок... - ласково говорила она, направляясь с Зиновием по садовой дорожке к дому. - Наверное, проголодался, сынок? Пойдем, девушки дадут нам пообедать, я ведь тоже не ела, дожидаясь тебя.

Зиновий с радостью принимал ласку матери, он любил ее так же нежно, как и она его. Вдруг он остановился и задумчиво сказал:

- Казак, казак... Какой из меня, мальчишки, казак?.. А расскажешь, мама?

- О чем?

- Расскажи, расскажи, мамуся!.. Расскажи мне: кто такой Наливайко? Он казак?

Матрена даже отшатнулась от сына, но сразу же схватила его за руку, притянула к себе. Испуганно, словно какая-то преступница, огляделась вокруг, хоть и находилась в собственном саду. Густые брови ее почти сомкнулись на переносице, прорезав лоб глубокой вертикальной морщиной. Казалось, она не знает, что ответить сыну.

- Что это тебе вдруг взбрело в голову? Какой Наливайко? - спросила с тревогой Матрена после минутного раздумья.

- В Чигирине отец бранил казацких детей: "Наливайки, говорит, сопливые растут... Распустились люди..."

- Ну и отчудил же твой отец: "Наливайки сопливые"... - со смехом произнесла Матрена, и морщинки на ее лбу тут же разгладились.

Однако этот смех еще больше удивил мальчика. Мать смеялась, а в глазах ее все еще отражался испуг, и не напрасно. В их доме никто не смел произнести имя Наливайко. Да разве только в доме, - а на хуторе, в Чигирине... В Черкассах только за одно упоминание этого имени надсмотрщики старосты хватали бедных людей, избивали киями, сажали в острог или заставляли работать у пана. Некоторых отправляли на поселение в пограничную полосу, а реестровых казаков немедленно исключали из королевского реестра. - Мелешь какой-то вздор, сынок. Лучше бы рассказал, что ты видел сегодня в степи. Такой денек...

Но Зиновий схватил теплую, такую родную руку матери и осыпал ее поцелуями. Потом, заглядывая в ее растерянные глаза, умоляюще спросил:

- Мамочка, я ведь хороший у тебя. Сегодня там такое случилось...

- Что случилось? Поэтому ты и поехал домой один, без отца? А что же с отцом?

- Ничего, - ответил сын, вздохнув, и, прижимаясь к плечу матери, тихо добавил: - Кобзарь Казацкий, - мальчик неприметно кивнул головой в сторону околицы хутора, - своими руками задушил польского полковника... У того даже язык высунулся.

- Боже мой!.. И ты видел?

- Видел. Но уже мертвого. Еще видел слепого, который вырывался из рук жолнеров. Сорочка у него рвется, а он кричит: "Мартынко, расти на горе панам!.. Да саблю Наливайко возьми себе..." Теперь его должны посадить на кол [смертная казнь, применявшаяся в ту пору], но татусь не разрешил мне там быть. А этот Мартынко и впрямь сопливый мальчишка... - взволнованным, дрожащим голосом, переходящим в шепот, говорил сын.

- Ну, довольно, довольно. Девушкам, да и никому другому об этом ни слова, а то достанется нам от отца...

Мать нежно гладила голову мальчика, а сама закусила губу, чтобы не застонать. Мартынко-поводырь... Так это же сынок Мелашки Семенихи, который водит по староству Карпа Богуна и полковника Нечипора, распевающих думы про Наливайко. Кобзари подбивают конных и пеших казаков идти на Путивль, к Болотникову, на помощь восставшему русскому народу...

- Глупенький ты мой, славный Зинько... - успокаивала сына мать.

- Глупенький, глупенький... А вы научите! Какой-то мальчишка паршивый, сопливый Мартынко все знает, полковника жизни лишили... а я... глупенький.

- Ну хорошо, успокойся, сядем вот здесь, на бревне под яблоней. Ты не глупенький, нет. Только... о том, что я расскажу тебе о Наливайко, никому ни слова. За это наказывают... Боже мой, Карпо Богун все-таки добился своего. Две недели выслеживал его... Ну хорошо, хорошо... Напрасно я отпустила тебя сегодня с отцом в Чигирин...

- Но мама, вы ведь обещали... Может, я должен поймать Мартынка, чтобы его тоже посадили на кол вместе с кобзарем...

- Что ты говоришь, сынок, успокойся. Мартынко хороший мальчик, я знаю его маму. Ее тоже преследовали за связь с Наливайко, но она не раскаивается; сын ее стал поводырем у кобзарей, а муж... Ее Семен вместе с другими казаками ушел за Путивль, к русским, к Болотникову.

- И Наливайко там, мамуся?

Матрена прижала голову сына к своей груди и тихо промолвила: