Хьюстон, у нас проблема

Когда я был маленьким, отец как-то показал мне на пустой опушке, прямо у самой земли, в траве гнездо черного дрозда.

Дрозд вьет гнездо из каких-то бумажек, ошкурок, примятой травы и другого мусора, и работа эта просто невероятная. Они вьют гнезда в самых непредсказуемых местах – у них, наверно, нервы железные, ведь пани дроздиха сидит на яйцах до последнего и все это время прикидывается, что ее нет. И только если ситуация становится совсем уж драматичной и у нее не остается другого выбора – тогда она отлетает от гнезда и бросает яйца. Это гнездо в дальнем уголке поляны, где сегодня вырос отель, было хорошо укрыто и спрятано от чужих глаз – но все же недостаточно хорошо для того, чтобы его не обнаружил наглый и сильный мальчишка, для которого это гнездышко – малюсенькое, размером не больше человеческой пятки, – стало развлечением. Он ударил по нему палкой, прямо по середке, на месте убив и маму-дроздиху, и едва вылупившихся их яиц птенцов, – я видел это из окна. А когда он отошел, я побежал на улицу и увидел тот погром, который он учинил. А еще – одного птенца, который выжил.

Я принес его домой.

Отец слегка остудил мой запал стать этому птенцу родной матерью – он объяснил, что такого малыша надо кормить каждые пять минут и что даже при этом нет никакой гарантии, но я уперся и выкормил его все-таки. Мой воспитанник летал по всему дому, садился мне на голову и там же гадил – но я другого от него и не ждал.

А потом я его выпустил.

Он еще некоторое время прилетал ко мне на подоконник, но я его уже не докармливал, хотел, чтобы он стал вольной птицей.

Я оплакал расставание с ним, а на девятый мой день рождения мать подарила мне волнистого попугая, голубого, если я правильно помню. И мне его было так жалко, что когда родителей не было дома – я его выпускал из клетки и разрешал ему летать по дому, где вздумается. Я был, конечно, дурачок, потому что был уверен, что никто об этом не догадывается. Матушка не раз просила меня, чтобы я этого не делал, ей и так хватило хлопот с моим дроздом. Но она, разумеется, понимала, что я нарушаю ее запрет, потому что все шкафчики в кухне были обгажены – попугая ведь нельзя научить ходить в лоток. И книжки тоже были загажены, хотя я об этом понятия не имел, потому что попугаи гадят где хотят.

И однажды я решил выпустить его на волю, как моего дрозда. Было лето, на свет появились радостные маленькие птенчики, и я помню, словно это было вчера, как я попрощался с попугаем и широко открыл окно.

Я думал, что он не погибнет от голода, не замерзнет, сразу подружится с другими птицами, которые живут на липе, одним словом – я хотел дать ему все, что нужно вольной птице.

Но я не понимал, что он будет в этом птичьем мире чужаком, другим, не таким, как все, – а этого ни в каком мире не терпят.

Я все-таки надеюсь, что его приютили воробьи или еще какие-нибудь птички подобрее и что он хоть немножко, хоть иногда был счастлив.

За этого попугая я еще долго расплачивался.

Отец вызвал меня на ковер, то есть на кухню, сел передо мной и прочитал мне длинную лекцию относительно птиц: почему экзотические птицы живут в клетках и почему выпустить их на волю означает подписать им смертный приговор. Он старался объяснить мне, что мой попугай, может быть, вообще не имел понятия о том, что такое воля, потому что скорей всего вылупился из яйца уже в клетке, и что для него воля стала чем-то совсем другим, чем я себе воображал, – но я твердо стоял на своем.

С этого момента я и стал читать о птицах все, что попадалось мне на глаза. И это увлечение сохранилось и по сей день.

Птицы – абсолютно свободные и самые необыкновенные создания на земле. И все, что они делают, имеет глубокий смысл. Если нам, людям, кажется, например, жестоким обычай аистов выкидывать из гнезда одного из своих птенцов, то это значит только, что мы ничего не знаем и не понимаем в их жизни. Потому что аисты таким образом не вредят своим детям – они их защищают.

Аист ведь умный, поэтому он иногда избавляется от своих яиц. Еще до того, как вылупятся птенцы, родители уже знают, кто из этих птенцов будет не таким, как надо. Орнитологи проводили исследования, в ходе которых подбирали эти выброшенные яйца и все-таки высиживали их. И из каждого такого яйца – из каждого без исключения! – вылуплялись больные птенцы. То есть аисты уже заранее знали, без всяких лабораторий и исследований, что у птенца будет какой-нибудь дефект, что птенец не выживет или не сможет летать, не выдержит перелета в теплые края, не сможет сам о себе позаботиться в жизни.

Птицы не мыслят нашими категориями, и тот, кто этого не понимает, просто глуп. Прикладывать наши мерки к чему-то, что не имеет к нам никакого отношения, бессмысленно и неправильно, нельзя навязывать нашу, чисто человеческую, мораль другому миру, не попытавшись даже понять его, не говоря уже о том, чтобы принять.

А сами мы лучше всего умеем уничтожать природу и использовать ее в собственных интересах.