[Хичи 1-2] Врата. За синим горизонтом событий

— Ты это и так знаешь. Да, единственным. Может, в этом все и дело. Мои родители работали и не хотели, чтобы я играл возле шахт. Это было опасно. Там действительно детям нечего делать. Можно было пораниться у машин. Иногда отходы обваливались и вполне могли завалить насмерть. Случались и выбросы газа. Я оставался дома, смотрел телевизор, слушал кассеты. Ел. Я был толстым ребенком, Зигфрид. Любил все калорийное, с крахмалом и сахаром. Меня баловали, покупали больше еды, чем мне было нужно.

Честно говоря, мне и сейчас нравится ощущать себя избалованным. Теперь у меня диета высшего класса — не по питательности, конечно, просто в тысячу раз дороже. Я часто ем настоящую икру. Мне ее привозят из аквариума в Галвестоне. У меня настоящее шампанское и сливочное масло…

— Я помню, как лежал в кровати, — продолжал исповедоваться я. — Кажется, мне было года три, не больше. У меня тогда был говорящий медведь. Я взял его с собой в постель, и он рассказывал мне сказки, а я совал ему в уши карандаш. Я его любил, Зигфрид.

Я замолк, и Зигфрид тут же ухватился за приманку:

— Почему вы плачете, Робби?

— Не знаю! — закричал я. Слезы текли у меня по щекам, я посмотрел на часы и увидел, как сквозь влагу дрожат зеленые цифры. — Ох! — обычным тоном проговорил я и сел на кушетке. Слезы по-прежнему текли по лицу, но фонтан уже иссяк. — Мне пора, Зигфрид. У меня свидание. Ее зовут Таня. Красивая девушка. Хьюстонский симфонический. Она любит Мендельсона и розы, и я хочу подобрать несколько этих темно-синих гибридов, которые подойдут к ее глазам.

— Боб, у нас осталось почти десять минут.

— В другой раз поговорим подольше. — Я знаю, что он этого не может сделать, и торопливо добавляю: — Можно мне воспользоваться твоей ванной? Мне очень нужно.

— Вы хотите заглушить свои чувства, облегчив желудок, Боб?

— О, не будь так сообразителен. Я знаю, что говорю. Я понимаю, это напоминает типичный заместительный механизм…

— Боб.

— …ну ладно, позже, а пока я сбегаю. Мне, честное слово, нужно идти. В ванную, я хочу сказать. И в цветочный магазин. Таня особенная девушка. Красивая. Я не о сексе говорю, хотя это тоже здорово. Она может с… она может…

— Боб, что вы пытаетесь объяснить?

Я перевожу дыхание и умудряюсь выговорить:

— У нее прекрасно получается оральный секс.

— Боб?

Я узнаю этот тон. У Зигфрида большой набор интонаций, и с некоторыми я уже знаком. Он считает, что напал на какой-то след.

— Что? — как можно равнодушнее спрашиваю я.

— Боб, как вы это называете между собой, когда женщина занимается с вами оральным сексом?

— Боже, Зигфрид, что за глупость?

— Как вы называете, Боб?

— Ты сам знаешь.

— Как называете, Боб? — продолжает настаивать Зигфрид.

— Ну, говорят, например, «она меня ест».

— А другие выражения, Боб?

— Да их множество! «Давать головку», например. Я думаю, что за свою жизнь слышал тысячу названий.

— А какие еще, Боб?

Все это время я настраивал себя на гнев и боль, и они неожиданно прорвались:

— Не играй со мной в эти проклятые игры, Зигфрид! — истошно заорал я и почувствовал, как у меня переворачиваются внутренности. Я даже испугался, что испачкаю брюки, будто снова стал маленьким мальчиком. — Боже, Зигфрид! Ребенком я разговаривал со своим медведем. Теперь мне сорок пять лет, но я по-прежнему делюсь своими мыслями с глупой машиной, будто она живая!

— Но ведь есть и другие названия, правда, Боб?

— Их тысячи! Какое тебе нужно?

— Я хочу, чтобы вы использовали выражение, которое хотели произнести и не смогли. Боб, пожалуйста, скажите его. Это выражение имеет для вас особый смысл, поэтому вы и не можете просто так выговорить его.

Я съеживаюсь на матраце и плачу, но на этот раз по-настоящему.

— Пожалуйста, скажите, Боб. Что это за слово?

— Будь ты проклят, Зигфрид! — вырывается у меня. — Спуститься! Вот оно. Спуститься, спуститься, спуститься!

8

— Доброе утро, — произносит кто-то в самой середине сна, в котором я застрял в зыбучих песках в центре туманности Ориона. — Я принес вам чаю.

Я открываю один глаз. Смотрю через край гамака в пару угольно-черных глаз на песочного цвета лице. Я лежу одетый, меня мучает дикое похмелье. Я заметил, что рядом что-то очень плохо пахнет, и вскоре начинаю сознавать, что это я сам.

— Меня зовут Шикетей Бакин, — говорит человек, принесший мне чай. — Пожалуйста, выпейте этот чай. Это вам поможет.

Я смотрю немного ниже и вижу, что он кончается у талии. Оказалось, это тот самый безногий с крыльями, которого я видел накануне.

— Ух, — тяжело вздыхаю я, стараясь изо всех сил подняться, и умудряюсь ответить: — Доброе утро.

Туманность Ориона быстро тускнеет, и с ней исчезает ощущение, что меня протаскивают сквозь быстро каменеющее газовое облако. Но плохой запах остается. Даже по стандартам Врат в комнате очень плохо пахнет, и я понимаю, что меня вырвало на пол. Кроме того, меня не оставляет ощущение, что вот-вот начнется новый приступ рвоты.

Бакин, искусно помахивая крыльями, умудряется поднести к моему рту закрытый сосуд с чаем. Потом он поднимается вверх, садится на мой шкаф и говорит:

— У вас сегодня, кажется, медицинский осмотр в восемь ноль-ноль.