Херувим

– Михаил Евгеньевич? Добрый день. Спасибо, все нормально. Будьте добры, распорядитесь, чтобы моего больного выводили на прогулки. Ему нужен свежий воздух. Да, именно пока он в повязке. Потом ему придется некоторое время прятаться от солнца. Спасибо. И вам того же. – Она убрала телефон и повернулась к Сергею: – Все в порядке. Если хотите, можете отправляться на прогулку прямо сейчас.

– А вы не составите мне компанию? – выпалил он.

– С удовольствием.

На улице у него закружилась голова. Словно почувствовав это, Юлия Николаевна взяла его под руку. Она была без шапочки и без халата, в легком светлом плаще. Ее короткие каштановые волосы блестели и трепетали на ветру.

День был теплый и пасмурный. Пахло мокрой землей. Они медленно шли по тропинке вдоль голых кустов сирени. Под ногами скрипел мокрый гравий.

– У вас есть семья? – спросила она внезапно, после долгого напряженного молчания.

– Нет.

– Что, ни жены, ни детей?

– Была мама. Теперь никого.

– Как же так получилось? Вам тридцать шесть лет…

– Я лопоухий.

– Это уже в прошлом. – Она остановилась, достала из кармана плаща сигареты. Огонь никак не вспыхивал на ветру. Он взял у нее зажигалку, сложил шалашик из ладоней и дал ей прикурить.

– Ну да, конечно. В прошлом. Теперь я стал красавцем, впору сниматься в кино! Премного вам благодарен. Можно мне сигарету?

– Нельзя. Вы вышли дышать воздухом. И вообще вам сейчас не следует курить. При каждой затяжке происходит маленький спазм сосудов, кровь хуже циркулирует, и, следовательно, все медленнее заживает.

– Да ладно вам, Юлия Николаевна. Во-первых, мне дела нет, как скоро я выйду отсюда. Не мои проблемы. А во-вторых, на мне все заживает как на собаке.

– Ну ладно. Если очень хочется, одну можно, – она протянула ему пачку, – скажите, вы до сих пор меня не простили?

– Я? Вас? – Он бы засмеялся, но опять вместо смеха получилась икота. Она, в отличие от доктора Аванесова, не приняла эти утробные звуки за сдавленные рыдания и улыбнулась.

– Ничего, очень скоро вы сможете смеяться, как все нормальные люди. Правда, я не знаю, что смешного в моем вопросе.

– Неужели вам, Юлия Николаевна, есть дело до того, простил я вас или нет? Какая вам разница? Я ведь никто. Меня усыпили, как лабораторную крысу, ничего не объясняя, а потом, когда я проснулся с забинтованным лицом, стали плести невесть что. Они даже не потрудились придумать более или менее достоверную ложь.

Он говорил невнятно, но достаточно громко. Они не заметили, как приблизились к футбольной площадке. Там гоняли мяч несколько офицеров. Двое сидели, отдыхали и обернулись на его странный голос. Увидев мужчину с забинтованной головой и высокую женщину в светлом распахнутом плаще, поздоровались громко, вежливо и опять принялись следить за матчем.

– А что, полковник Райский вам до сих пор ничего не объяснил? – тихо спросила Юля.

– Я не видел его после операции ни разу. Ко мне приходили только Аванесов, Катя и вы. Он ломает меня. Я знаю. Это старый, проверенный прием.

– Да, наверное, – кивнула она, – ничто так не мучает, как неизвестность. Вам хотят внушить, что вы самому себе не принадлежите. Впрочем, вы человек военный и привыкли подчиняться приказу. Честно говоря, я не понимаю, зачем он это с вами делает. Можно было предупредить, объяснить. Никогда не чувствовала себя так гнусно…

– Ну и что же вам помешало отказаться от этой гнусности, доктор? Ведь вы – человек штатский. Или я ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь, Сергей… Простите, как ваше отчество? – Она провела ладонью по влажным кустам, потом по лицу и посмотрела на него исподлобья.

– Можно без отчества, тем более у меня оно вряд ли теперь есть, – он отвел взгляд и пнул ногой гравий, – вы можете не отвечать на мой вопрос. Вам заплатили. Вы одна растите ребенка, и нужны деньги.

– Спасибо на добром слове, – усмехнулась она, – могу вам сказать, что заплатили мне не больше, чем я получила бы за операцию такого объема у себя в клинике. А вообще я зарабатываю достаточно, чтобы прокормить себя и своего ребенка.

– Ну ладно. Я же сказал, можете не отвечать. Извините.

Позади громко зашуршал гравий. Они оглянулись. К ним почти бегом приближалась медсестра Катя. Она разрумянилась, тяжело дышала.

– Юлия Николаевна! Полковник приехал, просил вас зайти к нему, сказал, срочно. Вы идите, я провожу больного.

Глава семнадцатая

К ночи небо над Саянами расчистилось. В городке отключили электричество. Розовая полная луна глядела в окно и не давала ни капли света. В кромешной тьме Наташа на ощупь сгребла мокрые незабудки. Они льнули к ладоням, как живые. Жаль было их выбрасывать и ужасно хотелось плакать.

Она отыскала керосинку, долго пыталась разжечь. Спички оказались сырыми, фитиль тлел и вонял, огонь все не вспыхивал. Наташа отшвырнула коробок, легла, отвернулась к стене, заплакала и незаметно уснула. Она не слышала, как вернулся Володя, разжег керосинку, и проснулась оттого, что он присел на тахту, погладил ее по голове и поцеловал в шею.