Хеопс и Нефертити

Мама и бухгалтер пили чай на рояле. Тут же возлежал Пуританин с красным бантом, как участник демонстрации. Рояль был застелен скатертью. Я вошел и тоже устроился за роялем. Мы напоминали певцов на спевке.

- Я бухгалтер. Я привык оперировать цифрами, - говорил Иван Петрович. - Мне шестьдесят пять лет, а вам пятьдесят четыре...

- Ну зачем же такая точность?.. - недовольно сказала мама.

- А как же без точности? - удивился бухгалтер. - Без точности никак нельзя... Значит, я говорю, что мне шестьдесят пять, а вам...

- Да-да! И что же?.. - перебила его мама.

- Цифры говорят за себя, - сказал Грач и умолк.

Мама, вероятно, так не считала. Она решила перевести разговор на другую тему.

- Сын, что у тебя на службе? - спросила она.

Она всегда обращается ко мне со словом "сын", а работу называет службой. Непонятно, зачем ей потребовалось обзывать меня Тихоном, если она не пользуется этим именем.

- Начали новую тему. "Нефертити" называется, - сообщил я.

- Сын, ты не разглашаешь тайны? - торжественно спросила мама.

- Если бы я ее знал... - вздохнул я.

- Ваша площадь восемнадцать метров, а моя - двадцать шесть. Цифры говорят за себя, - бубнил Грач.

- У вас один рояль, а у нас ноль роялей, - сказал я.

- Цифры - великая вещь, - поддержал бухгалтер.

Пуританин задремал от содержательности разговора. Мы с мамой допили чай и ушли. Мама в задумчивости села за машинку и стала шить натюрморт.

- Мама, сшей портрет Нефертити, - попросил я.

- Что значит - сшей? - возмутилась мама. - Я непортниха. Иван Петрович тоже хорош! Сегодня он назвал мои работы ковриками. Правда, потом он долго извинялся...

Но она все же убрала натюрморт из-под иглы и за полчаса сшила мне красивый коврик с изображением Нефертити, который я на следующий день повесил над своим рабочим столом.

Только я это сделал, как прибежал Андрюша. Он был страшно возбужден.

- Я узнал, что седьмой этаж делает глаза! - выпалил он. - Отдел сенсорных элементов. Типичные глаза - сетчатка, колбочки. И заметьте - глаза миниатюрные.

- Дерево с глазами? - спросил Мыльников. - Ты не напутал?

- Да! Дерево с глазами, с пищеварительной системой и сердцем. Энергетики на четвертом этаже делают насос.

- Откуда ты знаешь?

- Я вчера дежурил в дружине с их ребятами. Они убеждены, что Нефертити - это кит. Автономная морская лаборатория.

- А ствол?

- Вот и я им говорю: "А ствол? А наш цилиндр? Зачем они киту?.. А корни, листья?" Они задумались.

- Это какое-то животное, - сказал Мыльников.

- Какой толк от животного? - возразил Андрюша. - Я понимаю: пчела дает мед. Червяк роет туннели. Что полезного можно получить от животного.

- Корова дает молоко. И мясо, - сказал Мыльников.

- Ты будешь есть мясо из микромодулей? - спросил Андрюша. - Нет, на корову явно не похоже. Где рога и копыта? Где хвост, наконец?

- Где у коровы хвост? - мрачно изрек Мвльников.

Я взглянул на портрет Нефертити. Гордая тряпичная женщина смотрела куда-то вбок, сквозь стену. Я подумал о животных и людях. Интересно, как рассуждают о нас звери? Неужели они тоже относятся к нам прагматически? Весьма возможно... Только, конечно, с точки зрения не наибольшей пользы, а наименьшего вреда. Одна порода людей делает меньше зла, а от другой хорошего не жди. Мы принадлежали к последним. Мы старались поставить себе на службу все самое лучшее, что есть у животных. По какому праву? Кто нам это разрешил?

Значит, Нефертити - зверь... Но какой?..

Кембридж

В скором времени мы закончили проектирование цилиндра и стали собирать опытный образец. Потребовались микромодули. Я был командирован на административный этаж с заявкой. Подписал ее у главного инженера, в бухгалтерии и отнес в дальний конец коридора, где размещался отдел снабжения. Возвращаясь обратно, я наткнулся на Кембриджа.

С Олегом Кембриджем мы учились в школе. Он рано обнаружил творческие задатки в области ваяния. В пятом - седьмом классах Кембридж был с ног до головы в пластилине. С ним опасно было общаться. Он лепил из пластелина портреты учителей и приклеивал их к учительскому столу. Кембридж в то время работал в экспрессионистской манере, за что получал тройки по поведению. В старших классах он перешел на гипс и начал рубить камень. После окончания школы Кембридж уехал учиться в Ленинград, и я больше с ним не встречался.

Я знал, что он тоже вернулся потом в родной город, завел мастерскую и продолжал лепить скульптуры. Некоторые из них я видел в зоопарке. Это были гипсовые, крашенные масляной краской антилопы, львы и медведи. На каждой скульптуре внизу, на ноге или хвосте, было глубоко вытиснено латинским шрифтом "O. Cambridge". Олег гордился своей английской фамилией еще в школе. Он всегда любил выделяться.

Короче говоря, я встретил Кембриджа, выходящего из приемной Карла Непредсказуемого с бумажным свертком под мышкой, перевязанным шпагатом. Сверток имел неправильную форму.

Кембридж был в джинсовом костюме фирмы "Lee", в зубах держал толстую изогнутую трубку фирмы "Dunhill". Названия фирм я узнал от него позже.

- Привет, Олег! Ты что здесь делаешь? - спросил я.