Хелл

В такси расплачиваюсь я и испытываю от этого злорадство. Я раздеваю его уже в лифте. Разрываю его рубашку, надеясь, что эта — его любимая. Он слишком потрясен своей удачей, чтобы выразить хоть малейший протест. Он только впивается пальцами в мое страдающее тело. Под юбкой у меня ничего нет. Я вставляю ключ в замочную скважину. Тащу его в библиотеку. Это моя любимая комната. Толкаю его в кожаное кресло. Срываю с себя майку. Теперь на мне нет ничего. Я сражаюсь с его джинсами и наконец швыряю их в камин. А он уже в полной готовности, кретин. Раскинув ноги, я рывком сажусь на поручни кресла, я хочу все сделать сама. Подобрав с пола его рубашку, я как бы играючи обматываю ею его голову. Я хочу избавить себя от испытания видеть апокалипсическую картину — его жалкий оскал наслаждения, его вылезающие из орбит глаза, его широко открытый рот. Я выполняю всю работу сама. Его руки трогают мое тело, гладят мои волосы, но я закидываю их за спинку кресла и крепко держу там. От него мне нужно только одно. Чтобы доконать его, я хватаю с журнального столика пульт. По каналу, на который я напала, транслируют «Травиату». Я включаю звук на полную мощность, чтобы не слышать его стонов. Но это все еще недостаточно мерзко. Мне нужно вываляться в грязи еще больше, сделать себе еще больнее, ранить себя непоправимо. Я хочу сделать так, чтобы никогда больше я не смогла бы смотреть на себя в зеркало. Я требую, чтобы он проделал со мной то, что проделывает со своими маленькими дружками из «Куина». Он покоряется, он боится меня. Я меняю позу, мои волосы рассыпаются и липнут к влажным от пота бедрам, а он в это время лишает меня последнего, что еще оставалось во мне чистым. Теперь я окончательно развращена. Я чувствую, как во мне волнами поднимается оргазм, но это не наслаждение, а страдание. Печальный оргазм. На моем лице застыла маска боли. Навсегда.

Я отталкиваю его. Хрипя от наслаждения, он отваливается на спинку кресла и извергает свое семя. На ковер, на журнальный столик и повсюду — на самого себя. Его убогаянагота, запакощенная собственной мерзостью, вызывает у меня желание завыть от отвращения. Я достаю сигарету, зажигаю ее своим золотым «Дюпоном», при виде его у него расширяются глаза. Он осматривается. Высоченные потолки, люстра, произведения искусства, картины, полки с книгами. Что ж, если ему не нравится мой вид, пусть созерцает стены! Его взгляд возвращается к хозяйке этой роскоши, она, лежа на диване, приходит в себя после этой гнусности, рассеивая вместе с сероватым дымком от сигареты свои сожаления об утраченной чистоте. На него я не обращаю ни малейшего внимания, и это даже не умышленный вызов, просто он для меня не существует. Я смотрю в окно на ночь. Он пытается начать разговор.

— Это квартира твоих родителей?

— Да.

— А где они, родители?

— В Нормандии. Будь добр, избавь меня от своих вопросов, не думаю, что я здесь для того, чтобы поговорить с тобой.

— Тогда пойдем спать?

Этот мужлан решил, что он положит свою голову на мою подушку и закутается в мои чистые простыни!

— Я вызову такси, где ты живешь?

Он теряет дар речи. Я наслаждаюсь его обескураженным видом. И добиваю его окончательно:

— Не беспокойся, если ты живешь далеко. Такси оплачивает компания моего отца.

Он сносит обиду. Должно быть, он вежлив, потому что, похоже, скорее растерялся, чем рассердился.

— Почему ты привезла меня сюда?

Я закуриваю новую сигарету. Не отвечая, достаю из сумки пакетик с неразделенным порошком, делю его прямо на ладони, чтобы вдохнуть без соломинки между двумя затяжками сигаретой. Я хочу быть в лучшей форме, надо поставить этого придурка на место.

— Послушай, мальчик, я не собираюсь объяснять тебе, что такое жизнь. Тебе сколько лет, двадцать, двадцать пять? И ты еще удивляешься? А ведь ты, наверное, уже не один год ходишь по ночным заведениям и знаешь, как это бывает. Я подобрала тебя в «Куине» в шесть часов утра. И ты возомнил, что я представлю тебя своим родителям, а ты вскоре наделаешь мне детишек? Мы с тобой из разных миров, дорогой. Сегодня вечером мне захотелось повести себя как путана. Ты выполнил свою роль. И не думай, что если мы с тобой потрахались, то отныне станем добрыми друзьями. Я даже не знаю, как тебя зовут, да, по правде говоря, и знать этого не хочу. А теперь одевайся, собирай свои манатки и выметайся. Ты уже заработал и наслаждение, и на такси. Что еще попросить? Хочешь сигареты, кокс, башли? Бери все, что хочешь, и уходи. Мне надо остаться одной, понимаешь?

Он, не веря, смотрит на меня.

А я уже взяла телефонную трубку. У моего отца счет в службе G7. Этот болван может отправляться спать хоть в отель, если ему очень захочется. Но только пусть уходит. Я заказываю такси.

— У тебя есть семь минут. И не строй такую рожу, ты слушаешь самую прекрасную оперу в мире. «Травиата» — это тебе о чем-нибудь говорит? Верди. Нет? Это по «Даме с камелиями». Хочешь, я расскажу тебе о ней? Ты хоть что-нибудь узнаешь и, засыпая сегодня, будешь чувствовать себя не таким дураком.

Он не отвечает.