Хедвиг наконец-то идёт в школу!

— Прости, — говорит она, но жеребец уворачивается и уходит на своё место.

Учитель стоит у доски. Вот теперь-то Хедвиг и Линде влетит по полной.

— А вдруг бы в сарае начался пожар?! — говорит он. — А вдруг бы ей пришлось просидеть там всю ночь?! А вдруг Эллен до смерти боится сидеть в закрытом помещении?!

Вдруг, вдруг, вдруг.

— А если бы она страдала диабетом? — Учитель всегда напоминает об этом детям в классе, потому что у его собственных детей диабет.

Всё, жизнь кончилась, чувствует Хедвиг. Теперь ей остаётся только переехать в курятник и просидеть на насесте до самой смерти.

А дома всё ещё грустнее. Учитель успел позвонить маме и рассказать про жеребца. Мама бледна как мел.

Перед тем как учитель позвонил, мама обтягивала кресло, которое собиралась отдать Хедвиг. Ткань Хедвиг выбирала сама — с банановым узором. Но теперь мама не хочет доводить дело до конца, а хочет выкинуть кресло на помойку.

— Как ты могла запереть человека в сарае? — ужасается она. Никогда ещё Хедвиг не видела её такой огорчённой.

Мама молча уходит. Посреди комнаты глупо стоит недоделанное кресло с бананами на сиденье.

Хедвиг выбегает на холод. Куртка, на ногах резиновые сапоги, на голове шапка с помпоном.

Солнце садится за горизонт. Хедвиг входит в лес. Ещё немного, и она исчезнет.

Еловые ветки хрустят под ногами. Хедвиг идёт быстро. Помпон на шапке скачет из стороны в сторону, слёзы падают в мох.

Маме она больше не нужна. И папе тоже. Хедвиг никогда не увидит ни Мерси, ни Гавану, ни Тощего, ни Линду. Она уйдёт далеко-далеко, чтобы избавить их от себя. Под ногами лежат жёлтые скользкие листья.

Забравшись глубоко в лес, она садится на землю спиной к дереву. Щёки полосатые от слёз. Темнота подкрадывается всё ближе…

И тут Хедвиг становится жутко страшно!

Она и не знала, что темнота может быть такой чёрной. Как будто тебе завязали глаза. От ужаса Хедвиг не может пошевелиться. На небе светят маленькие холодные звёзды, но внизу всё темно, как в подземелье.

Хедвиг слышит разные звуки. Вокруг кто-то шастает и шипит. Наверно, волки!

— MAMA-A-A! — Хедвиг вскакивает и бежит домой. Она спотыкается о кочки и ветки, кричит, пока не теряет голос. Хедвиг бежит — сто миль, а может быть, тысячу! Лес никак не кончается. Она потерялась. Деревья хватают её за одежду, сапоги чавкают и натирают ноги. Хедвиг бежит и бежит, но вдруг останавливается.

На полянке стоит избушка. В окнах свет. Домик старенький, красного цвета и совсем одинокий, по соседству никаких других домов. Сердце Хедвиг колотится, она смотрит по сторонам. На самом деле ей хочется к себе домой, но она знает, что дороги ей в жизни не найти.

Она поднимается на каменное крыльцо и стучит в дверь. Никто не открывает. Хедвиг стучит громче. Внутри так же тихо.

Тогда она садится на ступеньки и ждёт. Лучше она просидит тут всю ночь, чем снова вернётся в лес. Подходит кошка и трётся о её ноги. Они долго сидят рядом и смотрят друг на друга. Наконец дверь за спиной открывается. Через узенькую щёлку выглядывает сморщенный старик.

— Можно к вам зайти? — вставая, спрашивает Хедвиг. — Мне надо позвонить.

Сперва старик говорит «нет». Пусть звонит в другом месте, он не любит, когда к нему приходят незнакомцы. Даже если им всего семь лет.

Тогда Хедвиг закрывает лицо руками и начинает плакать. Кажется, что уши у старика сейчас скрутятся в трубочки и отсохнут.

— Тш-ш! — шикает он, но Хедвиг никак не может успокоиться и плачет ещё громче.

В конце концов старик не выдерживает и впускает её в маленькую жёлтую кухоньку. На окне горит одинокая лампа. Пахнет овощным пюре и затхлостью. Вязаные занавески грязные, пол липкий.

У старика длинная жидкая борода. Он живёт в лесу, один со своими кошками. Их у него пятьдесят восемь. Котики повсюду. На полу, на столе, на стульях, на печке и в раковине. Даже в печке, за приоткрытой дверцей, сидит рыжая кошка и лижет лапу. Старик шаркающей походкой идёт к полке с телефоном и, проходя мимо котики в печке, гладит её. Потом снимает с полки телефон.

— Номер знаешь? — тоненьким голоском спрашивает он Хедвиг.

— Да, — говорит Хедвиг. Телефон чёрный и очень тяжёлый. Скоро она услышит мамин голос.

Но на другом конце никто не отвечает. Гудок звучит за гудком — десять сигналов, одиннадцать, двенадцать. Никто не берёт трубку и не говорит «алло».

Они не хотят с ней говорить! Они так рассердились, что никогда в жизни не будут с ней разговаривать! Хедвиг роняет трубку, кошки шипят и разбегаются. Она никогда не сможет вернуться домой. Хедвиг ревёт так, что старик в отчаянии хватается за голову.

— Тш-тш-тш, — успокаивает он Хедвиг, и его длинные брови складываются гармошкой. — Не так громко, пожалуйста. Как тебя звать?

— Хедвиг, — захлёбываясь, говорит Хедвиг.

Старик шамкает ртом.

— Где ты живёшь? — спрашивает он.

— В Доме на лугу.

Старик подходит к шкафу и снимает с крючка керосиновую лампу. Потом влезает в сапоги, надевает шапку и сжимает руку Хедвиг в своём сухом сморщенном кулачке.

— Это недалеко, — говорит он, распахивая дверь в темноту. Рыжая кошка так и остаётся сидеть в печке.