Хаски и его учитель белый кот. Том III

Для Мо Жаня в прошлом Ши Мэй был объектом восхищения и обожания, так что, естественно, он воспринимал его как воплощение чистоты, терпения и доброты, считая абсолютно безупречным человеком.

Для Чу Ваньнина Ши Мэй был учеником, по характеру мягким, приятным в общении, терпеливым и покладистым. Его спокойствием, снисходительностью и умением сближаться с людьми он втайне восхищался и завидовал белой завистью.

И только в этот момент они вдруг осознали, что безмолвный Ши Мэй все это время был для Сюэ Мэна не столько близким другом, сколько преданным слугой, для Мо Жаня — киноварной родинкой на сердце, со временем ставшей лишь пятнышком крови от раздавленного комара на стене[232.1], а для Чу Ваньнина — самым неприметным и меньше всего достигшим личным учеником.

Единственное, кем он никогда не был, — это самим собой.

— У тебя есть последнее слово? — холодно усмехнувшись, спросил Хуа Биньань.

— Хуа Биньань, отпусти его!

— Не рань его!

— «Не рань его», легко сказать, а? — сказал Хуа Биньань. — Если бы вы все сдались без боя и просто смирились со своей участью, то его никчемная жизнь, конечно, была бы мне ни к чему.

— …

Формация перед Чу Ваньнином начала мерцать. Стало очевидно, что она почти достигла той высшей точки, после которой или будет навечно запечатана, или откроется, явив миру свою истинную форму. Еще немного, и все решится. Хотя руки Чу Ваньнина все еще уверенно изливали поток энергии, но, присмотревшись, можно было увидеть, что они едва заметно дрожат…

Это был не Адский Разлом, где на выбор всего одна секунда и нет времени на сомнения.

Сейчас, видя приставленный к шее своего ученика острый шип, Чу Ваньнин начал колебаться. Своими глазами наблюдая мучения и боль Ши Мэя, он и сам испытывал невыносимые душевные страдания и не мог сохранять спокойствие.

Хуа Биньань, чуть приподняв подбородок, насмешливо сказал:

— Когда формация откроется, вы сможете первым принять бой и что-то изменить, но если сейчас этот нож вонзится в его шею, вряд ли ему удастся выжить. Образцовый наставник, подумайте как следует.

И тут вдруг вмешался Ши Мэй.

Он говорил негромко, но в этот момент все ясно слышали каждое его слово.

— На самом деле я никогда не любил танхулу[232.2].

— … — Хуа Биньань уставился на него сверху вниз, похоже, все еще не понимая, о чем он говорит.

Ши Мэй не плакал. Удивительное дело, но сейчас, когда он с высоты смотрел на близких друзей, старейшин и учителя, на его губах появилась легкая улыбка.

— Я не люблю засахаренные фрукты, но молодой господин в детстве постоянно просил меня помочь их съесть. Я всегда мечтал изучать технику магических барьеров, но, к сожалению, Учитель посчитал, что Небеса недостаточно одарили меня и отказался обучать этому искусству. Я… — его взгляд упал на Мо Жаня, — А-Жань, на самом деле, я знаю, что ты хотел сказать мне в тот день, когда раскололось небо над Цайде.

Мо Жань замер в оцепенении, растерянно уставившись на него.

Однако улыбающееся лицо Ши Мэя осталось все таким же мягким и спокойным:

— …Но потом Учитель вернулся, и ты словно язык проглотил, так и не решившись закончить ту фразу. Когда я увидел, как вы едите вместе на постоялом дворе, по выражению твоих глаз я понял, что в этой жизни ты больше никогда не произнесешь те недостающие слова.

Мо Жань: — …

— На самом деле, я восхищаюсь и завидую белой завистью молодому хозяину… и также завидую учителю, — тихо прошептал Ши Мэй. — И, конечно, вы можете посчитать меня отвратительным из-за этой зависти…

— Я никогда не буду считать тебя отвратительным! — тут же закричал Сюэ Мэн, глаза которого непроизвольно покраснели от подступивших слез. — Я... я правда не знал, что ты не любишь танхулу! Я правда не знал… Ши Мэй! Ши Мэй!

Однако Хуа Биньань уже начал терять терпение. Сильнее сдавив шею Ши Мэя, он уставился на Чу Ваньнина и потребовал:

— Я считаю до трех. Если образцовый наставник не отступится, я убью его!

— Нет! — охваченный паникой Сюэ Мэн повернулся к Чу Ваньнину и, не в силах справиться с волнением, закричал, — Учитель, отступитесь! Мы же не можем просто стоять и смотреть, как Ши Мэй умирает у нас на глазах! Остановитесь!

— Раз.

Едва заметная дрожь пальцев Чу Ваньнина теперь стала очевидной для всех.

Он посмотрел на Ши Мэя и, встретившись с теплыми и нежными персиковыми глазами, его обычно такие безжалостные и холодные глаза феникса увлажнились в уголках.

— Два!

Вшух..

И в тот же миг кровь брызнула в разные стороны.

Крики Сюэ Мэна и Мо Жаня слились в один душераздирающий вопль, который, словно острейший из мечей, пронзил небосвод:

— Ши Мэй!

— …Ни к чему считать до трех, — алая кровь продолжала течь, пока Ши Мэй не поднял руку, чтобы прикрыть глаза.

От начала и до конца он так и не заплакал.

Но сейчас кровь из его глаз, просачиваясь между пальцами, ручьями текла по щекам.