Хаски и его учитель белый кот. Том III

— Больше никто не сможет нас потревожить. Учитель… наложница Чу этого достопочтенного, — Тасянь-Цзюнь прижался к Чу Ваньнину еще сильнее и, наклонившись к его уху, тихо сказал, — говорят, встреча после долгой разлуки прекрасней медового месяца. Ты так долго был в разлуке со мной, и, как видишь, этот достопочтенный не из тех, кто уклоняется от исполнения супружеского долга.

На этих словах его рука скользнула вниз и обхватила ладонь Чу Ваньнина.

Тасянь-Цзюнь поймал судорожно сжатые в кулак дрожащие пальцы и один за одним разогнул их, после чего поднес к своим губам и поцеловал каждый. После этого он с силой потянул руку Чу Ваньнина вниз и заставил крепко обхватить его уже давно отвердевший, перевитый набухшими венами огромный член.

— М-м… — почти намеренно низко и хрипло застонал Тасянь-Цзюнь, похоже желая заставить Чу Ваньнина ощутить стыд от подобного служения мужчине. Пусть Чу Ваньнин уяснит, что это придавившее его сверху тело принадлежит Наступающему на бессмертных Императору, который не страшится ни небесной кары, ни адской бездны, а не этому трусливому образцовому наставнику Мо, который вечно всего боится.

Этот ненавистный образцовый наставник…

От одной мысли о той заботе и ласке, что он получил от Чу Ваньнина в этой жизни, пламя ревности вновь вспыхнуло и обожгло разум Тасянь-Цзюня, раскалив докрасна черные глаза.

Насильно удерживая руку Чу Ваньнина так, чтобы она плотно обхватывала его член, он несколько раз толкнулся в его ладонь и страстно прошептал в раскрасневшееся ухо Чу Ваньнина:

— Любимая наложница, ты чувствуешь это?

— …

— Этот достопочтенный задолжал тебе за эти годы столько милостей, ты ведь сильно соскучился? — его до краев переполняло желание. Он тяжело сглотнул, и его хриплый низкий голос вонзился в плоть и кости Чу Ваньнина. — Ничего, ночь длинная… можем делать это столько, сколько захочешь. Этот достопочтенный обязательно накормит своего любовника, без стыда и досыта.

Очевидно, что он сам жаждал этого до смерти, жаждал так, что сердце безудержно билось о грудную клетку, а глаза покраснели от ревности. Жаждал так, что не мог дождаться, когда же сможет стать еще ближе. Жаждал так, что мучительно сожалел, что не может выпить всю его кровь и проглотить его плоть и кости, навсегда сделав только своим. Однако, не желая это признавать, Тасянь-Цзюнь продолжал утверждать, что именно Чу Ваньнин этого желает, а сам он лишь бескорыстно удовлетворяет желания своего любовника.

И действительно Тасянь-Цзюнь, и только Тасянь-Цзюнь, все еще мог пробудить мертвое сердце[294.6] Чу Ваньнина и вытащить из него хоть какие-то крупицы эмоций живого человека.

Чу Ваньнин вдруг распахнул свои покрасневшие затуманенные страстью глаза и сердито уставился на него. Однако Тасянь-Цзюнь был полностью удовлетворен такой реакцией и с довольным вздохом сказал:

— Как же давно ты так не смотрел на этого достопочтенного. Когда видишь такой взгляд, сразу понимаешь, что это именно ты.

Когда его голос затих, он неожиданно опустил голову и прикусил мягкую мочку уха Чу Ваньнина. Уши изначально были его самым чувствительным местом, а под воздействием снадобья он и вовсе потерял способность себя контролировать, поэтому в тот же миг позвоночник Чу Ваньнина от копчика до шейных позвонков словно прошила молния. Не в силах сдержаться, он содрогнулся и задрожал всем телом! Наконец получив от его тела столь долгожданный отклик, Тасянь-Цзюнь с еще большим пылом принялся облизывать, посасывать и покусывать мочку его уха. Толстый шершавый язык грубо вторгся в покрасневшую ушную раковину и, подражая ритму его члена, принялся ритмично сновать туда-сюда, все сильнее распаляя и увлажняя ее.

Во время сильнейшей ответной реакции на эту стимуляцию Чу Ваньнин услышал, как Тасянь-Цзюнь пробормотал:

— Здесь ведь должна быть серьга…

Этот голос был голосом тирана, подавляющего рвущееся наружу неистощимое пламя гнева, но также и полным беспредельной скорби воем собаки, брошенной у могилы хозяина.

Тасянь-Цзюнь снова и снова целовал то место, которое в прошлой жизни он проткнул серьгой, словно тем самым отчаянно желая доказать, что после возвращения этот человек снова принадлежит только ему. Неожиданно его движения стали более поспешными, резкими и грубыми. Он обхватил руку Чу Ваньнина, вынуждая того поднести его член к тому узкому проходу, по которому он так долго скучал:

— Держи его и сам впусти этого достопочтенного.

Стиснув зубы, Чу Ваньнин попытался вырвать руку из его хватки, но Тасянь-Цзюнь был потрясающе силен и там, где он мог приложить лишь десятую часть силы, у Чу Ваньнина от напряжения выступили вены на руках.

— Сам вставь, — настаивал Тасянь-Цзюнь. С этими словами он почти небрежно прижался головкой к податливому входу.

Круглая и влажная от смазки головка члена пока не вошла, а всего лишь потерлась об анус, но дыхание обоих уже участилось. Тасянь-Цзюнь страстно жаждал свирепо вторгнуться в него прямо сейчас и позволить телу мужчины, о котором столько лет грезил днями и ночами, плотно обхватить его и засосать внутрь.