Хаски и его учитель белый кот. Том III

Внезапно в поле его зрения появилась красивая мужская рука с длинными пальцами и четко очерченными суставами, подхватившая страницу, за которой он потянулся.

— Что ты пишешь?

Чу Ваньнин на миг замер, после чего поспешил распрямить спину. Перед ним стоял высокий и статный красавец, а если точнее, Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь, который неизвестно когда успел ступить на территорию Павильона Алого Лотоса.

— Ничего важного, — ответил Чу Ваньнин.

Мо Жань был одет в расшитое золотом черное парадное одеяние, на голове венец с девятью нитями жемчуга, а на большом бледном пальце все еще находилось массивное кольцо с чешуей дракона, так что было понятно, что он только что пришел из главного зала, где вершил императорский суд. Окинув Чу Ваньнина холодным взглядом, он расправил цветную бумагу и, зачитав несколько строк, тут же опасно прищурился:

— Читая это письмо, представь, что мы встретились лично, и ты видишь мое счастливое лицо[247.10]…

Помолчав какое-то время, он поднял взгляд и спросил:

— Что это значит?

— Ничего не значит, — твердо ответил Чу Ваньнин и тут же потянулся за письмом, но Мо Жань легко блокировал его порыв, просто высоко подняв руку.

— Нет, — сказал он. — А что это ты так напрягся? — он снова посмотрел на письмо. Его взгляд выхватил из написанного несколько нужных слов, после чего он с деланным безразличием произнес. — О! Ты пишешь Сюэ Мэну?

— Просто упражняюсь в каллиграфии, — Чу Ваньнин не хотел никого в это впутывать, поэтому поспешил добавить, — я не собирался отправлять его.

— У тебя и нет возможности отправить его, — холодно усмехнулся Мо Жань.

Чу Ваньнину нечего было ему ответить, поэтому он развернулся и пошел обратно к столу, чтобы убрать чернила, кисти, бумагу и тушечницу. Неожиданно Тасянь-Цзюнь последовал за ним. Взмахнув расшитым золотом черным рукавом, он прижал рукой к столу лист бумаги, который Чу Ваньнин хотел сложить и спрятать.

Глаза феникса прямо взглянули в мрачное осунувшееся лицо Тасянь-Цзюня.

Ну и ладно, раз ему был так нужен этот лист, он просто отдаст его.

Убрав руку, он взялся за другой, но Мо Жань и тот прижал к столу.

Так продолжалось какое-то время: он брался за лист, а Мо Жань не позволял его взять. В конце концов, Чу Ваньнин не выдержал. Он не понимал причины подобного странного поведения и участвовать в этом безумии не собирался, поэтому, прямо взглянув на него, мрачно спросил:

— Чего ты хочешь?

— «Читая это письмо, представь, что мы встретились лично и ты видишь мое счастливое лицо», что это значит? — из глубины глаз Мо Жаня на него смотрела тьма, бледные губы чуть приоткрылись. — Объясни.

Цветущие ветви глицинии и листья на лозах колыхались, в этой пестрой мешанине света и тени Чу Ваньнин вдруг невольно вспомнил того Мо Жаня, который только-только поклонился ему как учителю. Перед его глазами возникло его улыбающееся лицо, когда он мягко и почтительно спросил его:

— Учитель, что означает «тело подобно дереву бодхи, а сердце чистому зеркалу»? Учитель, вы можете научить меня?

На контрасте с тем нежным ребенком, агрессивное и холодное поведение Тасянь-Цзюня отдалось в сердце Чу Ваньнина глухой болью. Опустив голову, он закрыл глаза, больше не желая ни о чем разговаривать.

Он молчал, а настроение Мо Жаня портилось на глазах. В повисшей тишине он взял со стола стопку писем и страница за страницей прочел их все. Чем больше он читал, тем опаснее становился прищур его глаз. Глубоко задумавшись, он бормотал некоторые фразы из только что прочитанного. Человек, который мог лишь провозгласить девиз правления «Цзиба», стоял у каменного стола и ломал голову в попытках понять смысл красивых оборотов речи и литературных фразеологизмов.

В конце концов, он со злобным видом смахнул всю стопку писем на пол и поднял глаза, в которых теперь был лишь холод.

— Чу Ваньнин, ты скучаешь по нему?

— Нет.

Не желая вступать в спор, Чу Ваньнин решительно отвернулся, собираясь уйти, но не успел сделать и двух шагов, как в рукав его одежды вцепилась чужая рука. Грубая и безжалостная сила сжала его подбородок, небо и земля закружились перед глазами, а в следующий момент его уже толкнули на каменный столик.

Сила в руках Мо Жаня была так велика, а сам он настолько безжалостен, что на щеках Чу Ваньнина тут же появились багровые синяки.

Луч солнца, чудом просочившийся через лозу и цветущие плети, отразился в глазах Чу Ваньнина вместе с перекошенным безумием лицом Тасянь-Цзюня. Невероятно красивым и мертвенно-бледным. Пылающим страстью.

Невежественный Наступающий на бессмертных Император, не знающий как пишется слово «стыд», безо всякого стеснения[247.11] начал срывать одежду с Чу Ваньнина. Если еще существовал небольшой шанс как-то избежать того, чтобы его толкнули на каменный стол, то после того, как на нем стали рвать одежду, стало очевидно, что уклониться уже не получится. Пытаясь прикрыть смущение гневом, Чу Ваньнин сердито закричал:

— Мо Вэйюй!..