Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II

Оба стража, слева и справа, открыли глаза цвета янтаря с узким змеиным зрачком.

Изваяние с левой стороны неторопливо открыло рот и из каменной дыры полился звук, похожий на звон гигантского колокола:

— Наньгун Сы, хорошо ли ты помнишь семь табу Жуфэн?

— Жадность, ненависть, ложь, убийство, блуд, воровство, грабеж — семь недопустимых вещей для благородного человека! — ответил Наньгун Сы.

Позади него Хуан Сяоюэ холодно усмехнулся:

— Лучше говорить, чем петь[211.5].

На самом деле, не только Хуан Сяоюэ, но и многие другие свидетели этой сцены, проговаривая про себя эти семь табу, не могли не подумать о том, что сейчас эти слова были самой большой насмешкой над сгинувшим орденом Жуфэн.

Статуя справа тоже открыла рот и до них донесся голос, который, казалось, пришел из глубины веков:

— Наньгун Сы, высоко подвешено чистое зеркало[211.6], внизу бездонные адские глубины, ты идешь по жизни с чистой совестью?

От переводчика: статуя требует ответа у Наньгун Сы «перед всевидящими Небесами и бездонными глубинами Ада».

— С чистой совестью.

Эти два вопроса Наньгун Сы помнил с детства. Чтобы войти на земли Кургана Героев, любой человек из рода Наньгун должен был услышать эти два вопроса и дать эти два ответа.

Когда основатель ордена Жуфэн учредил эту традицию, скорее всего, он надеялся, что, поднявшись на гору для поклонения духам предков, услышав эти вопросы, его потомки вспомнят оставленные им заветы, задумаются о своих поступках и образумятся.

В этот момент Наньгун Сы не мог не подумать об отце, который каждый год в день зимнего солнцестояния, поднимаясь на гору для проведения церемонии поклонения духам предков, отвечал на эти два вопроса. Был ли он хотя бы немного взволнован, испытывал ли хотя бы намек на угрызения совести?

Или же воспринимал эту традицию двух вопросов только как ключ к дверям семейного склепа, считая, что это всего лишь заклинание, открывающее магический барьер на гору Цзяо, и ничего более?

Магический барьер открылся.

Каменные изваяния с двух сторон вдруг затряслись и одновременно опустились на одно колено.

— Покорно просим, хозяин, поднимитесь на гору.

На какое-то время Наньгун Сы застыл на месте, но так как он стоял спиной к толпе, никто не видел выражения его лица, даже Е Ванси.

Наобайцзинь громко завыл, пытаясь выбраться из колчана, зацепившись за его край своими белоснежными лапами с золотыми когтями:

— Вууу, ууу…

— Входите!

Придя в себя, Наньгун Сы произнес это лаконичное приглашение и взял на себя инициативу, первым ступив на территорию горы Цзяо.

— Здесь нам все еще нужно быть осторожными в словах и делах? — спросил Сюэ Чжэнъюн, сняв с себя заклятье безмолвия.

— Нет необходимости, — ответил Наньгун Сы, — этот запрет действует только в окрестностях горной цепи Паньлун, ведь, на самом деле, главное его назначение — оградить гору от людей, держащих камень за пазухой или обиду на орден Жуфэн. После того, как водный дракон признал, что мы не враги, он не будет обращать внимания на нашу речь.

Но даже после его слов большинство людей про себя все еще скорбели и не были склонны к тому, чтобы много говорить, в полном молчании следуя за Наньгун Сы на гору. Каждые триста метров слева и справа от горной дороги высились парные каменные зодиакальные барельефы. Сначала пара мышей, затем бык и корова, тигр и тигрица, кролик и крольчиха… где-то на середине подъема начинались захоронения великих героев Духовной школы Жуфэн.

Спящие вечным сном на горе Цзяо герои были погребены от нижних уровней до вершины в соответствии с их заслугами и прижизненной жертвой.

Сейчас они достигли самых нижних захоронений.

Здесь стоял сияющий белизной нефритовый столб высотой в два с половиной метра, на котором были выгравированы имена героев, а на самом верху — эпитафия «Курган беззаветно преданных душ».

— Слышал, что на этом уровне захоронены самые верные слуги и последователи прошлых поколений семьи Наньгун, — прошептал Сюэ Мэн, обращаясь к Мо Жаню. — Здесь не меньше тысячи имен.

Он был прав: эта часть горы была сплошь покрыта могилами, которые простирались вдаль, насколько хватало глаз.

Охваченный тревогой Ши Мэй спросил:

— А что делать, если все эти тысячи поднимутся? Удостоенные захоронения на горе слуги семьи Наньгун, несомненно, сильные и умелые воины, как бы нам не увязнуть здесь.

Сюэ Мэн торопливо зажал ему рот:

— Тсс, с ума сошел!? Быстро сплюнь, накаркаешь еще...

Шедший рядом с ними Мо Жань мрачно произнес:

— Боюсь, что ему и каркать не надо…

— Эй, сукин сын, ты куда пошел-то?

Не обращая внимания на обеспокоенного Сюэ Мэна, Мо Жань отделился от общей колонны, подошел к одной из могил и, опустившись на колено, начал ее изучать.