Опираясь на учеников, Хуан Сяоюэ выполз из своего укрытия и на трясущихся ногах стал пробираться в первые ряды. Уж он-то знал, что этот кусок пирога Палата Цзяндун никак не может упустить.
Теперь, когда глава Гуюэе был выбран лидером всех духовных школ, все ждали, что он скажет, но Цзян Си пока просто молча смотрел на Наньгун Сы, поэтому никто не мог понять, какую позицию выгоднее всего сейчас занять…
Находясь на вершине мира совершенствования, орден Жуфэн самоуправствовал и бесчинствовал на протяжении многих лет, и за это время у большинства духовных школ накопились к нему претензии. Долгие годы они молча терпели, не имея возможности выплеснуть свои обиды, и сейчас были готовы обрушить их на голову беззащитного Наньгун Сы.
Но в чем был виноват Наньгун Сы? Он не забирал в залог «Руководство по технике Отрезающего воду меча» у главы Усадьбы Битань и не заламывал неподъемную цену за его возвращение, по-хорошему, он даже не знал, где оно теперь находится… Его отец, Наньгун Лю, был виновен во множестве преступлений, но, погибнув, он одним махом сбросил со своих плеч все накопившиеся к нему претензии. Отныне все обиженные им люди считали, что сын должен погасить отцовский долг. Но опять же, если каждый сын должен отвечать по долгам своего отца, то кто из присутствующих может сказать, что он чист и непорочен?
Кроме того, этот молодой человек сейчас единственный кровный представитель семьи Наньгун, который может стать ключом к горе Цзяо.
— Ты…
Цзян Си замолчал, чтобы еще раз обдумать, как лучше будет это сказать.
Только он произнес это повисшее в воздухе «ты», как рядом кто-то заговорил высоким дребезжащим голосом:
— Благодетель Наньгун, не могли бы вы пойти с нами, чтобы, как говорится, «отвязать привязанный вашим кланом колокольчик с шеи тигра[206.4]». Духовная школа Жуфэн оставила после себя этот хаос, и теперь вы не можете остаться в стороне, предоставив другим расхлебывать заваренную вами кашу.
Обнаружив, что данную речь произнес не кто иной, как настоятель храма Убэй Сюаньцзин, Цзян Си мысленно усмехнулся. Этот старый плешивый осел[206.5] беспокоился только о своей выгоде[206.6], и все его возвышенные речи были лишь от желания вылезти вперед, лишний раз напомнив о себе.
Вот только сейчас это оказалось ему на руку, ведь Цзян Си никогда не отличался учтивостью и был не слишком хорош в светских речах. Поэтому он с радостью закрыл рот и уступил место наставнику Сюаньцзину, предоставив ему возможность с именем Будды на устах учить Наньгун Сы принципам высшей справедливости.
Выслушав его, Наньгун Сы сразу согласился:
— Да, я отправлюсь вместе с вами на гору Цзяо.
Наставник Сюаньцзин не ожидал, что он вот так с ходу согласится открыть барьер горы Цзяо. После небольшой заминки, он сложил ладони и с поклоном сказал:
— О, Амитабха, благодетель смог понять суть дела, на Небесах это учтут и уменьшат груз ваших грехов.
Наньгун Сы, казалось, хотел что-то сказать в ответ, но в итоге промолчал. Только сидейший в колчане за его спиной Наобайцзинь громко завыл и попытался выбраться наружу, но Наньгун Сы аккуратно надавил ему на холку, возвращая его назад в колчан.
— Я отправляюсь вместе с вами на гору Цзяо, потому что не хочу, чтобы веками покоящиеся там герои Духовной школы Жуфэн стали безвольными марионетками и помогали «тигру» творить зло, — скрепя сердце все-таки сказал Наньгун Сы. — Но, конечно, я благодарен наставнику за его искреннее желание наставить меня на путь добродетели.
Таким образом ключ к горе Цзяо был получен.
Вот только проход на каждую из Четырех Великих Дьявольских гор имел свои особенности. В отличие от горы Хуан, если человек хотел войти на гору Цзяо, будь он Наньгун или любой другой человек, которого представитель рода Наньгун ведет за собой, все обязаны были соблюсти два условия:
Первое — десятидневное очищение постом[206.7].
Второе — достигнув предгорий горного хребта Цзяо, весь дальнейший путь нужно было пройти пешком. Не на мече и не на лошади, только своими ногами необходимо было преодолеть все три горы на пути к главной вершине. Лишь так каждый, кто пришел к горе Цзяо на поклон, мог доказать духу горы свою искренность.
Сюэ Чжэнъюн быстро прикинул в уме и сказал:
— Отсюда до горной цепи Паньлун[206.8], если ехать верхом, примерно дней десять хода, так что как раз к концу пути мы сможем завершить положенный пост. Милостивые государи, если у вас нет никаких неотложных дел, то предлагаю не возвращаться в свои школы для поста, а держать его вместе прямо в пути.
Глава дворца Тасюэ ответила:
— Хорошо, идем все вместе. Заодно в пути обсудим наши дальнейшие шаги и выработаем стратегию для противостояния врагу.
Оглядев присутствующих, Сюэ Чжэнъюн вынужден был признать:
— Вот только нас здесь по меньшей мере три тысячи, так что лошадей для всех найти будет трудно…
Вдруг над головами поднялась рука и из толпы донесся слабый дрожащий голос. Вороватого вида мещанин с бегающими крысиными глазами[206.9], в вульгарной ярко-красной одежде, расшитой по краю черными тотемными котами, предложил: